Амур широкий

— Верно, Пиапон деньги получил, — сообщали они. — Сам видел, на столе лежат. Много денег, на охоте за зиму столько не заработаешь.

— Врешь, напраслину городишь!

— Может, конечно, заработаю, а все же много денег.

— Он что, каждый месяц будет получать деньги? За что?

— Председатель, дянгиан…

— Он ничего не делает, собак только гоняет по стойбищу.

Раза два, проходя по стойбищу, Пиапон разогнал дравшихся собак, и его начали звать: председатель, гоняющий собак.

Пиапон не обижался, народ верно говорит. Сам он давно отказался бы от этой должности, но в районе нажимали на его партизанскую совесть, требовали исполнения обязанностей. Вот и исполнял Пиапон эти обязанности, разбирал жалобы, принимал меры, какие считал нужными. Больше ему нечего было делать.

Как ни странно, но зарплата сразу возвысила его в глазах односельчан. Его перестали звать председателем, гоняющим собак. У Пиапона появилась круглая печать, бумаги и карандаши на столе. Бумаги и карандаши не привлекали внимания взрослых: никто из них не собирался изображать зверей, птиц, рыб — это детская забава. Их интересовала печать, они знали, что круглая печать — это символ власти. С этого дня охотники стали называть Пиапона председателем сэлэм Совета, что значит председатель железного Совета. Никто теперь не помнит, кому взбрело в голову, может, в насмешку, переиначить «сельский» на «сэлэм», звучание-то слов почти одинаковое.

Прошло много времени, как у Пиапона появилась печать, но он ею ни разу не воспользовался. Ради забавы он иногда вытаскивал железную баночку и при всех охотниках шлепал на чистой бумаге печать за печатью. Лист бумаги, испещренный печатями, выглядел красиво, и охотники забирали его своим детям.

За несколько лет ни один няргинец не обратился к Пиапону за каким-нибудь документом; если бы даже кто и обратился, он все равно не сумел бы его составить, потому что он не умел ни писать, ни читать.

Когда в 1927 году организовали на Амуре три самостоятельных национальных района — Толгонский, Болонский и Самагиро-Горинский — председателям сельсоветов сразу потребовались грамотные секретари, составители бумаг. Неграмотному Пиапону секретарь был необходим, как воздух, как вода, но никто не мог подсказать, где и кого ему взять. Охотники по пальцам пересчитали всех, кто учился в школе Глотова-Кунгаса. Тогдашние мальчишки теперь заимели жен и детей. Пересчитали и вызвали в контору кое-кого, но напрасно, все позабыли бывшие ученики. Последним вызвали Хорхоя. Спросили:

— Читать не забыл?

— А чего забывать? Помню, — похвастался Хорхой. — У меня даже книжка есть, Богдан оставил.

Пиапон обрадовался, подал ему бумагу, карандаш. Хорхой взял карандаш, повертел в руке, неумело зажал и начал выводить никому не понятные загогулины. В конторе все затихли и, не спуская глаз, следили за карандашом; охотникам казалось, что полный таинства след, оставляемый им, имеет магический смысл. Хорхой старался до дрожи в руках, наконец карандаш его закончил свой долгий путь, и он устало разогнулся.

— Все, — выдохнул он.

— Что написал? — спросил Пиапон. — Прочитай.

— Ма-ма, — прочитал Хорхой.

Охотники переглянулись, они были явно разочарованы. Пиапон вытащил трубку изо рта, выбил ее о край стола. Хорхой опять наклонился над бумагой, засопел. На этот раз грамотей справился с заданием быстрее.

— Читай, — сказал Пиапон.

— Па-па, — прочитал Хорхой.

— Ты что, вздумал смеяться? Мама да папа, другого ничего не вспомнил? — вскипел Пиапон. — Пиши — председатель сэлэм Совета.

— Этого я не смогу. Кунгас никогда не заставлял нас писать такие длинные слова.

— Не умею я читать, но знаю, что каждое слово составляется из букв. Ты что, не помнишь их?

— Немного помню, но связать их в слова не могу.

Охотники сокрушенно молчали. Задумался и Пиапон.

Как же ему теперь быть, где найти помощника? В районе сказали, что сельсовет должен выдавать бумаги на новорожденного, на умершего, что сельсовет обязан женить молодых и на это тоже выдавать бумагу. Сказали, что эти бумаги на всю жизнь выдаются. Тогда Пиапон еще усмехнулся: покойникам-то зачем бумаги, тоже на всю жизнь? Знают, что все председатели сельсоветов неграмотные, а придумывают им лишнюю работу.

— Богдана нет, был бы он… — вздохнул Холгитон.

«Что о нем теперь говорить? — с горечью подумал Пиапон. — Был бы он, стал бы председателем, мне не пришлось бы теперь мучиться. Но Богдан далеко, так далеко, что и умом нам его не достать, во сне не увидеть».

— Помощника в Нярги тебе не найти, — продолжал Холгитон. — Может, в Малмыже кого найдешь?

— В Малмыже им самим нужны грамотные люди.

— Может, Хорхой маленько подучится, вспомнит. Он ведь умеет, вон как он нацарапал, будто ворона прошла по снегу, а читается. Надо же так, слово оставляет на бумаге след. Удивительно. Хоть бы книжку когда прочитать.

— Верно, дака, выучись, станешь помощником председателя сэлэм Совета, — сказал кто-то насмешливо.

— Не смейся, когда человек о далеком будущем думает. Почему бы мне не научиться читать и писать? Что, голова моя хуже, чем у других? Жаль, что нет человека, который научил бы меня.