Амур широкий

В эту ночь на противоположном берегу бессонница одолела и Гэйе. Она сидела в темном хомаране и курила трубку за трубкой, думала о том же, о чем думал Полокто. Гэйе никуда не могла уйти из дома Полокто, она только пугала мужа, мстила ему, воспользовавшись сумятицей в семье. Никакой властью она не пользовалась в доме, не была хозяйкой, какой была Майда. Просто знала, что Ойта с Гарой рано или поздно покинут большой дом: они самостоятельные люди, старшие их дети уже поженились. Не станут они зариться на лошадей отца, уйдут в колхоз, потому что, кроме них, в Нярги уже нет единоличников, совестно им слушать, как их обзывают кулаками. Уйдут они из дома, и Гэйе останется с Полокто и его молодой женой. Как будет она жить с ними? Куда ей деться, куда уйти?

Гэйе боялась одиночества, как боялась своей старости. Слушала она храп Гары и думала, что хорошо было бы, если бы кто-нибудь из сыновей Полокто забрал ее, когда будут покидать большой дом: она привыкла к их детям, полюбила их детей. Жила бы она с ними, нянчила бы малышей, вышивала, помогала бы хозяйкам. Это было бы куда лучше, чем жить в пустом большом доме.

Так и не уснула Гэйе в эту ночь. Утром, когда проснулся Гара, она спросила:

— Когда уходишь из большого дома?

— Дом надо построить сперва, на улице не станешь жить.

— Говорят, в колхоз вступаешь?

— Верно.

Гара разговаривал со старшим братом о вступлении в колхоз, советовались они и с Пиапоном.

«Вступайте, фанзы построим всем колхозом, — ответил им Пиапон. — Если отец не разделит лошадей, оставьте ему, посмотрим, что он с ними будет делать».

— Вы умнее отца, чего же ждете? Только меня с собой заберите, я ведь все же бабушка вашим детям, — напомнила Гэйе.

— Бабушка, это верно. Только ты очень вредная.

— Вредная я для твоего отца, а не детям.

Гара ничего не ответил. Этот короткий разговор подхлестнул его заставил поспешить с осуществлением своего решения. Они с Ойтой в этот жз день вернулись в Нярги, встретились с отцом.

— Мы вступаем в колхоз, — заявили они.

— Вступайте, — к удивлению братьев спокойно ответил Полокто. — Я вас не держу.

— Когда идешь в чужой дом, надо с собой что-то нести.

— Несите.

— А что понесем? — спросил Гара. — Хозяйство надо разделить.

— Чего делить? Дом по бревнышкам?

— Нет, лошадей, — заявил Ойта.

— Лошадей, сын, не буду делить. Остальное все поделим. Два невода у нас, отдам один. Сети разделим на троих. Деньги разделим на троих, на них купите лошадей.

— Кому нужны твои деньги?

— Будут нужны, помянете мое слово.

— Нет, — одновременно ответили братья, — лошадей поделим.

— Лошадей не стану делить. Как дом станем делить?

— Живи в нем, мы как-нибудь, — спокойно сказал Ойта.

— Оставим тебе и твоих лошадей, — поддержал брата Гара.

— А где собираетесь жить?

— Где придется.

— Но я вас не гоню из дома, зачем уходить-то.

— Не можем, мы колхозники, а у тебя вон сколько лошадей да денег, ты богач, — усмехнулся Гара.

— Ты чего? — вдруг вскипел Полокто. — Решил поиздеваться, собачий сын? Над отцом издеваться решил? Я тебя, паршивец, породил, вскормил, а ты на старости решил плюнуть мне в лицо? Я тебе ничего не дам, ни сетей, ни лодок, ничего не получишь! Все отдам Ойте, а ты ничего не получишь! Над отцом издеваешься, гад! Собачий сын!..

В гневе Полокто преобразился, стал прежним, молодым и горячим; он неожиданно для самого себя размахнулся и ударял Гару в ухо. Гара пошатнулся, схватился за ухо и выбежал из дома.

— Мне ничего не надо твоего, — заявил Ойта и вышел вслед за братом.

— И ты такой! Ты тоже собачий сын, такими вас мать сделала. Уходите! Уходите в свой колхоз, он вам дороже отца! Твари, сучьи дети!

Долго еще ругался разгневанный Полокто, долго клял и бранил сыновей последними словами. В углу прижалась молодая жена и со страхом смотрела на него.

— Ты чего там спряталась? — накинулся на нее Полокто. — Они уезжают, а мы не можем уехать? Собирайся сейчас же, уезжаем немедленно.

— Что собирать?

— Что? Что? Все собирай. Нет, не все, бери самое нужное. Быстрее, быстрее шевелись!

Проворная женщина собралась быстро, и лодка Полокто вскоре уже качалась на амурской волне. Полокто сидел на корме, он несколько остыл и сам удивился своему решению. Куда он выехал — сам теперь не знал. Лодка плыла вниз по течению, и Полокто стал думать, куда бы ему заехать. В Малмыже, в Болони, в Туссере, в Нижнем Нярги нечего делать. Может, в Мэнгэн к отцу жены? А что? Скажет — в гости приехал. Счастливая мысль!

Вечером Полокто был в Мэнгэне. Тесть радушно встретил зятя.

— Тебе хорошо, по гостям разъезжаешь, — сказал он, — а нам переезжать надо. Колхоз в Туссере будет, вот и переезжаем туда, все вместе будем жить. Это даже хорошо, когда все вместе, люди сближаются. Да, у нас печальное дело, твоего друга Американа милиция забрала. Говорят, он ходил к орочам и продавал горсть фасоли за соболя. Вот как.

— Фасоль за соболя? Да кто поверит? — изумился Полокто.

— Да, так рассказывают. Так разбогател. Говорят, он обманывал орочей, избивал их, жен отбирал. Вот. А водку он доставал у хунхузов, с которыми в дружбе был.

— Хунхузы ведь далеко.