Амур широкий

— Этот дорого запросит, кулак есть кулак. Ладно, подумаем, мясо всем надо.

Чуть ниже палаток малмыжцев поднимался дом Холгитона. Собрали большой дом уважаемого старика быстро, бревнышко к бревнышку, поставили стропила, накрыли досками. Холгитон со стороны наблюдал за работой, он ни во что не вмешивался, в этом и не было нужды — складывали готовый дом.

— Ты чего, отец Нипо, не идешь слушать учительницу? — спросил Пиапон. — Я привез районную газету.

— Какие новости? — спросил старик.

— Пойди послушай.

— Тебе самому трудно рассказать? Ты ведь ее прочитал.

— Прочитал. Новости те же, в каждом селе строят, весь Нанайский район обновляется.

— Так должно быть, мы сами обновляемся, и села должны обновляться. Как там джуенцы?

Холгитон очень интересовался Джуеном, потому что когда на колхозном собрании выбирали, с кем соревноваться, то он настоял на Джуене.

— Мы переезжаем всем селом на новое место, не надо поэтому рисковать, — твердил он. — А джуенцев победим, они топора держать не умеют.

— Там Пота, Токто, — говорили ему.

— Чего они вдвоем построят? Соревноваться с Джуеном надо, вызывайте их.

Так колхоз «Рыбак-охотник» вызвал на социалистическое соревнование джуенцев из «Интегрального охотника».

— Джуенцы три дома строят, — сообщил Пиапон.

— Вот видишь, а у нас сразу десять строят. Мы их победим.

— Ты забываешь, что нам помогают соседи.

— Ты тоже забываешь, что мы строим новое село, перевозим дома через протоку. Еще какие новости?

— Опять ругают стариков и женщин, которые не хотят учиться, в ликбез не ходят.

— Про меня не говорят?

— Нет, курунских ругают.

Холгитон поплямкал губами, но трубка была пуста и не горела. Он примолк. Не любил старик этих сообщений в районной газете, потому что сам отказался ходить в ликбез из-за того, что не мог запомнить латинских букв. Он из номера в номер ожидал появления в газете своего имени. Знал он несколько русских букв и с удовольствием разглядывал те страницы, где было написано по-русски, хотя не мог прочитать ни одного слова, но стоило упасть его взгляду на нанайскую страницу с латинскими буквами, как он откладывал газету в сторону. Хотя боялся Холгитон, что упомянут в газете его имя, но любил слушать сообщения на родном языке. Читал ему внук школьник.

— Кто там главный в этой газете? — спросил Холгитон Пиапона.

— Оненка Александр, в Ленинграде учился вместе с Богданом, книжку «На Амуре» написал.

Книжку Оненка и Севзвездина «На Амуре» читали как приложение к букварю во всех нанайских школах и в ликбезах. Книжка всем нравилась, потому что бесхитростно рассказывалось в ней об Амуре, о чайках, обо всем, что было знакомо нанайцу с пеленок. Холгитону тоже прочитали «На Амуре», и он был в восторге.

— Умный человек этот Оненка, — сказал он. — Зачем только так оскорбляет старых людей, зачем называет в газете их имена? Это же нехорошо! Сейчас все читают газету, и все узнают этих стариков. Плохо, совсем плохо, не уважают старых. Надо Богдану сказать, чтобы он запретил оскорблять стариков.

— Это не оскорбление, отец Нипо, это критикой называется. Пристыдили в газете человека, он одумается, не захочет, чтобы еще раз упоминали его имя с плохой стороны, учиться пойдет.

— Может, это и правильно, а все же не надо стариков выставлять на посмешище. Женщин можно, но стариков нельзя.

Пиапон засмеялся. Старик набил трубку табаком, закурил.

— В новых домах, говорят, свет будет, — заговорил он после непродолжительного молчания. — Это хорошо. Радио тоже хорошо. Я слушал, когда в городе в больнице лежал. Но когда все это будет?

— Какой ты нетерпеливый стал…

— Я хочу на все посмотреть перед смертью, я в буни твоему отцу все перескажу.

— Не торопись, туда всегда успеешь.

— Говорю тебе, купи эту крутилку, которая при кино лампочку зажигает, поставлю я ее дома и буду потихоньку крутить и при ярком свете сидеть. У меня много крутильщиков, сильные все.

— Не торопись, скоро будет свет. Обещаю тебе, к зиме ты увидишь, как загорится в твоем доме лампочка. Видишь, столбы уже ставим…

— Отец Миры, зря я рано родился. Сейчас бы мне молодым быть… Сколько бы я познал, чему бы я только ни научился! А теперь что, жизнь кончается…

— Перестань о смерти думать. Заболеешь, поедешь к Коста Стоянову, он тебя вылечит.

— Да, верно, Коста все можег, он мне кусок моей собственной кишки показал, никто из нанай в жизни не видел своей кишки, а я видел.

«Ну, началось, — подумал Пиапон. — Теперь не остановишь…» Он вытащил трубку, закурил и приготовился уже в который раз слушать рассказ Холгитона.