Амурские звероловы (Год из жизни Богатыревых)

…Вот и первый капкан. Приманка в нем съедена полевкой. Из второго он вынул огненно-рыжего колонка, третий и четвертый были пустыми, но зато в пятый, стоявший у самого берега незамерзшего ключа, попалась темно-коричневая норка. Молодой зверобой повеселел, хотя насупившееся небо сыпало на него мелкую снежную крупку. Путик вился по густому пихтачу. Заросли местами непроходимы для человека, и, если бы не старая кабанья тропа, пересекающая пихтач с юга на север, не пробраться бы Матвею сквозь эти чащобы. По сторонам от тропы расставлены капканы. Их здесь меньше посещают полевки, но назойливые сойки и кукши досаждают. Матвею то и дело приходится поправлять спущенные ловушки, обновлять в них приманку. Он сейчас так увлечен своей работой, так внимательно всматривается в лесную чащу, что ему некогда думать о своих близких и даже о Наташе. Его интересуют следы на снегу, царапины медвежьих лап и тигриных когтей на стволах деревьев, он стремится понять, какое событие в лесной жизни породило тот или иной звук. Он прислушивается к тревожному крику птиц — это они увидели своего предвечного врага. Он думает лишь о том, кто перед ним и кого он слышит, кто и куда пошел, почему. Такая сосредоточенность не располагает к мечтательности. Только вечером, лежа на жестких нарах в зимовье, он может предаваться отвлеченным раздумьям.

Переходя по льду реку, он увидел круглые отпечатки лап: крупный тигр обходил свои владения. Острое любопытство заставило Матвея свернуть с путика и пойти по тигровым следам вдоль реки. Тигр шел ровным шагом, будто его ничто не интересовало. Зная, какие длинные безостановочные переходы делает этот зверь, Матвей вернулся на свою тропу и продолжал осматривать капканы.

Поднявшийся ветер шумел в древесных кронах, усиливая снегопад сдуваемой с ветвей кухтой. Порой на землю обрушивалось такое обилие снега, что в воздухе долго стояла снежная пелена. В эти моменты Матвей укрывался под густыми елями и, переждав порыв ветра, двигался дальше. Ему следовало вернуться в зимовье, но разве оставит он свои капканы, которые не осматривались уже третий день. Дорогую добычу могут испортить полевки, погрызть колонки или харзы. Сколько раз он вынимал из ловушек жалкие останки соболя, норки, съеденных гималайской куницей.

Перевалив через сопку, Матвей вышел к выворотню. Не зря он здесь насторожил стальную ловушку: как и в прошлый визит, он вынул из нее темно-коричневого соболя. Как не обрадоваться такой добыче, как не похвалить себя, что не испугался пурги, не повернул назад!

К исходу дня он стоял у последнего своего капкана в узком каменистом ключе, зажатом двумя остроконечными сопками. В хорошую погоду он успел бы засветло вернуться в избушку: даже когда солнце скроется за горизонтом, яркая вечерняя заря догорает часами. Ее света в лесу достаточно, чтобы разглядеть тропу. Ненастье значительно сокращает световой день, темнеет к четырем часам. Отказавшись от обычного чаепития, хотя развести костер и в непогоду ему ничего не стоило, Матвей повернул к зимовью, но пошел не по тропе, а прямиком через большой перевал. Путь был трудным, но значительно короче.

Более часа поднимался Матвей по крутому склону сопки. Достигнув седловины, он не стал отдыхать: пронзительный ветер, свирепствовавший на вершине, чуть не валил с ног и быстро охлаждал разгоряченное тело. Пришлось брести дальше. Теперь пологий склон пересекался узкими глубокими оврагами. Словно на лыжах скатывался вниз охотник и снова карабкался наверх, хватаясь за орешник и тонкие лианы. Спустившись с косогора, он вошел в пихтач, по которому росли редкие дряхлые липы. В одной из них Матвей заметил черное отверстие невысоко над землей. Он решил заглянуть в дупло. На внутренних стенках отчетливо виднелись свежие царапины от медвежьих когтей. По всему было видно, что медведь забрался в дупло липы и устроился в ее корнях. Сняв рюкзак, Матвей достал топор, развязал чехол, надетый для безопасности на его острое лезвие. Карабин он приставил к стволу липы, предварительно сбросив с предохранителя курок. Отыскав глазами в стороне лещиновый куст, направился к нему, вырубил прут и расщепил его конец наподобие вилки. Затем обошел вокруг липы и внимательно осмотрел поверхность ствола. Нашел едва приметную щель, слегка расширил ее топором и, пропустив в отверстие прут, начал им прощупывать дупло. Вот он уткнулся во что-то мягкое, но это могла быть трухлявая сердцевина дерева, осыпавшаяся на дно дупла. Матвей сделал несколько винтообразных движений и резко потянул прут на себя. В развилке оказался клочок черной шерсти.