Амурский Путь

— Ведали гады, куда шли, — продолжил он свой рассказ. — Споро добрались до Албазина. Народишка там, почитай, поболе, чем у нас было. Да токма голодрань одна да тати и воры. От былого полка Кузнеца и сотни не набралось бы. Кто-то сразу утек, а те, что не успели — даже трех дён не продержались. Бают, резали их монголы страшно! Если кто и уцелел там, навряд на то пепелище вернется. Там уж часть монголов по Аргуни обратно в степи пошла, но тунгусский князь Гантимур с другами двинул на Нерчинск. Слышно было, будто на Шилкаре и Нерче земли его родовые имались. Богдыхан повелеша ему с первоначалу от тех земель уйти, но опосля позволил их от нас… очистить. Бают, нерчинские зло дрались, да было их совсем мало, Пашков-то почитай весь свой полк у Шунгала положил, да и сам слёг. Договорились оне с Гантимуркою, что тот их всех отпустит на Байкал и обещалися, взад не возвертаться.

— И как? — проявил интерес Сашко.

— И не возвернулись, — неискренне вздохнул Ивашка.

— Стало быть, нет больше на Амуре ничего, кроме Темноводного?

— Тогда да, — улыбнулся защитник Темноводья. — Токма Темноводный да Северный. Прочие остроги монголы по воле богдыхановой порушили. На Шилкаре и Нерче засел Гантимурка, стали те пути непрохожими…

— А ныне как? — не унимался гостенёк из прошлого.

— Ныне… Сашко, я мог бы об сём и сказывать, но уж больно показать тебе хочется. Обожди до завтра.

К завтреву должны уж в Зею выйти. На ночевке Ивашка указал казакам с утра ставить мачту и ладить парус, ежели ветрА ладно дуть станут.

И на новый день Господь сподобил! Ветерок задувал на полуночь, небо распогодилось, солнышко пригревало так, что кафтан хотелось скинуть. Дощаник завернул на синюю рябь зейской воды, мужики расправили парус — понесся кораблик рысями, разрезая волну за волной. Ивашка сам заглянул под навес, вызвал Дурнова к носу.

Темноводный, как и в былые годы с Амура разглядеть было мудрено. Зато с Зейской стороны ныне всё стало, как на ладони. Вон на высотке уже почерневшие от времени башни да тарасы. Острог с былых времен почти не вырос, токма укрепился. Но стоял Темноводный гордо и мощно, даруя защиту и покой народишку.

Зато к северу и востоку от стен весь простор ныне заполонил Подол. Домишки, подворья, сараюшки выжили местные чахлые заросли и протянулись уже до самой реки. Промеж острога и пристани, где у мостков болтались десятка два дощаников и лодок, селились всё больше мастеровые, коим требовался скорый доступ до воды. Темноводный мог похвастаться и скорняками, и гончарами, и плотниками. В том годе даже свои камнерезцы завелись!

Невольно и сам Ивашка залюбовался делом рук своих. Но не забывал коситься на Дурнова. Очень уж хотелось узреть, как дивится гостенёк на случившиеся перемены. И тот дивился. Без досады.

— Ныне у нас тут полей поменьше стало, — с трудом скрывая гордость, пояснял Ивашка. — Больно людишек много прет. Распаханные деляны токма к западу маются, у озерца.

— А хлеба-то хватает? — озаботился Сашко.

— Ох, хлеба — хоть свиней корми! — расплылся в улыбке защитник Темноводский.

Они уже проплывали заливные луга, что чуть не на версту растянулись от зейского бережка. Дурной не мог не заметить, что луговины размечены, и на первую травку, что начала пробиваться, уже спустили коней и коров. Немалые стада! Особливо, сравнивая с тем, что было при Дурном.

Дощаник продолжал ходко плыть вверх по реке. Холмы подошли к Зее, берег стал выше — и то тут, то там замелькали крыши домишков — пошли деревеньки. Где в две семьи, а где и в двадцать. И всюду, черные пятаки перепаханной земли — крестьяне уже вовсю готовились к севу.

— Впечатляет, — пробубнил Сашко одно из своих кривых словечек. — И много такого?

— Где — густо, где — пусто, — честно признался Ивашка. — Но таким макаром тянется верст на 100–120. Кое-кто уж и от реки отходит — в глубях селится.

— И по левому берегу?

— Ни. По левому — никого. Там селятся люди Тугудая.

— По всему левобережью? На что ему столько земли?! — изумился Дурной.

— Так мы подрядились. Ты ж не знаешь, а Тугудай приимает к себе много осиротелых. И с богдыхановых земель, и с темноводских. Всем где-то селиться надо. А я и доволен: за рекой за людишками труднее приглядывать.

— Ясно, — непонятно что подумал Дурной. — И много у тебя… людишек?

Ивашка поневоле расправил плечи.

— Ну, в Темноводном тысяча еще не наберется, но уж восемь или девять сотен точно мается. А в выселках да деревеньках тыщи три живет. Да токма там кому точный счет весть?

Радость наполняла сердце нового атамана Темноводного. Он видел глаза Дурнова: без зависти, но с легкой горечью, что всё это было выстроено без его.

«Смотри, Сашко! — улыбался Ивашка. — Смотри: я смог! Я содеял то, что у тебя не вышло!».

Довольный сверх меры, он велел казакам заворачивать дощаник. Потешил сердце — можно и на острог заворачивать.

— Пойдешь ко мне, Сашко! Пир закатим, в баньке тебя отпарим! — он желал быть щедрым хозяином.

— Прости, Ивашка, — еле приметно улыбнулся Дурной с затуманенным взором. — Но мне бы сперва к Чакилган наведаться. Сколько лет не видел… Сам понимаешь.