Ана Ананас и её криминальное прошлое

После пересечения границы папин телефон лишился всех старых настроек и папа сменил будильник на телевизор. Теперь он просыпался только под новости. А я просыпалась в школу под звуки коров. Коров было две – одна пегая, вторая гнедая. Проходя под нашим окном в семь утра, они звякали колокольчиками так сильно, что будильник заводить уже было бессмысленно. Запах навоза будил ничуть не хуже. Коровы прошли мимо и всё – в носу на весь день запах навоза, а в голове звон колокольчиков.

Я морщила нос, не понимая, зачем коровам тащиться в поле сквозь город. Можно же по железной дороге пройти. Всё равно летом эта дорога зарастала по пояс травой. А зимой превращалась в снежную горку и блестела под фонарями как кусок автомобильного бампера.

В конце концов, я привыкла, что коровы у меня теперь вместо будильника. Какая, в конце концов, разница, под что просыпаться в школу?

Новая школа понравилась мне с первого взгляда. Звонок там звенел так же противно, как в старой. Дверь была такой же скрипучей. А грязный потрескавшийся линолеум казался ещё потресканей и грязней. Зато на каждом уроке в новой школе звучала музыка – приглушённая, льющаяся из ниоткуда. И я с удивлением обнаружила, что кроме папиной музыки существует что-то другое. Например, ритмическая гимнастика. Или современный металл. Или техно в двести ударов в секунду (их невозможно было сосчитать, не сбившись, поэтому включали техно только на математике).

В моей старой жизни, была лишь одна папина любимая магнитофонная кассета. Цветом она была точь в точь как бок у недожареной курицы, зрелище на редкость неубедительное. Но папа ничего не слушал, кроме неё. К шести годам, я знала эту кассету наизусть, изредка поражаясь тому, что помимо этих шестидесяти минут, на свете существует что-то иное. Называлась кассета «Добро пожаловать в хард-рок кафе», а на нашем с папой языке – просто «Добро пожаловать».

Каждое утро папа ставил «Добро пожаловать» и не выключал допоздна. К шести годам я уже не просто знала всё наизусть, а могла пересказать на двух языках смысл песен. Это было просто. Ни в одной из них особого смысла не было. Вначале пелось, что рок-н-ролл послан с небес. Потом чей-то голос пищал про сияние славы. К этому моменту я уставала от глупостей, и папа по моей просьбе проматывал – до самой крутой песни на этой кассете. Самая крутая песня называлась «Ветер перемен». Там только свистели. Это мне нравилось уже по-настоящему. Я могла высвистеть все наизусть. Конечно, если папа не стоял над душой и не просил ему просвистеть всё ещё раз, помедленнее.

Потом снова шли песни, которые папа обожал переводить вслух. Вначале я путалась, стараясь уловить общий смысл по-русски. Потом, мне показалось, что по иностранному всё-же понятнее. В конце концов, я сделала вывод, что вся музыка на белом свете должна быть свистом про ветер перемен и белибердой про сияние славы.

Сейчас пришло время рассказать вам о маме.

Когда папа ставил свою музыку дома, мама была от нас далеко. Она работала по вечерам. Она была среди актрис какой-то там балериной. Кажется, мама и сама была чуточку актрисой. И слегка балетмейстером. Поэтому музыку она терпеть не могла. Вообще никакую. Особенно терпеть не могла мама папин свист про «Ветер Перемен» и всё к нему прилагалось.

Когда мама возвращалась с работы, папа тигром прыгал на наш магнитофон и выключал наше «Добро пожаловать», пряча провод в кармане. Делал он это с грохотом, достойным сиянья славы. Поэтому музыка у нас с папой была одна на двоих – мама в ней ничего не понимала.

– Блеейз о глори!!! Сияааание слааавы!

Долгое время я представляла себе это «Хард-рок кафе» в виде большого полупустого помещения, где на столах пасутся глупые сказочные единороги. Где-то в глубине сердитые старушки раздражённо визжат друг на друга под аккомпанемент солирующей электрогитары! А потом вперёд выходят суровые дядьки. С хриплыми голосами. Эх! И всё это в сиянии славы! Эх! Сияние славы у меня ассоциировалось только с папой. Потому что мой папа был абсолютно такой же глупый, сказочный единорог!

3

Имя Аня – отнюдь не такое уж редкое.

Можно штук сто Ань найти за минуту, просто подходя к каждому на улице и спрашивая, как тебя зовут. Таких Ань в нашем классе набралось на шесть человек. По всей школе если посчитать, то, наверное, вышла бы целая тыща Ань, а раз так, то считалось, что все Ани у нас одинаковые.

Понимая, что они в чём-то и вправду все одинаковые, Ани между собой не общались. Даже не поздоровались ни разу. Просто затравленно переглядывались, стараясь не смотреть в глаза, а главное, надеялись, что в ближайшую минуту никто не произнесёт имя Аня. В конце концов, мне стало казаться, что я растворяюсь как сахар среди остальных Ань. Если бы не фамилия Романова, которую учительница считала красивой, то я, пожалуй, растворилась бы в этих Анях по-настоящему.