Анабиоз

Ощущение искусственности всего вокруг не отпускало. Наоборот, оно увеличивалось и разрасталось. Грязные громыхающие поезда. Однотипные пейзажи за заляпанными и пыльными окнами. Окинь свою жизнь. Ночные улицы, кабаки, менты, бандиты. Драки и душные тупые разговоры. Бесконечная примитивная безликая музыка с такими же глупыми и нелепыми, словно подобранными генератором случайных чисел, словами. Какие-то люди, мелькающие перед глазами – не только здесь, в поезде, но и вообще в течение все жизни. Все они смешались в одну безликую серую массу. Шаблонные гопники, шаблонные девушки, шаблонные друзья и такие же шаблонные враги. Странные и картонные люди, предсказуемые до отвращения, словно говорящие головы.

Сейчас я отчетливо почувствовал, даже прочувствовал, чуждость всего этого. Нелепый карнавал. Навязанный фильм, спектакль, в который меня окунули с головой и каким-то чудовищно подлым и коварным образом заставили поверить, что это и есть настоящая, реальная жизнь.

Все это не было моей жизнью. Все мое нутро протестовало. Вокруг было слишком до хрена неправильного, тупого и наигранного, чтобы это можно было называть реальной жизнью. Нет, это была лишь жалкая пародия на нее. Как в плохом фильме, где и актеры играют вроде бы сносно, и сюжет продвигается бодренько и динамично – а ты сидишь перед экраном, нога на ногу, и просто не веришь им всем. Халтура. Пародия. Словно придуманная существом, которое пыжилось нарисовать правдоподобную картинку бытия, но у него не хватило фантазии и таланта, чтобы воссоздать эту картинку во всей красе, и вместо зарисовки получилась неумелая карикатура.

Демиург схалтурил.

Вся моя жизнь, все вокруг и я сам были такой карикатурой и пародией. Нужно просто открыть глаза и проснуться, положив конец этому всему. Всего лишь открыть глаза.

Я набрал номер Жени. Она взяла трубку, но молчала. Я слышал лишь, как она сопит и шмыгает носом.

– Сергей может быть мертв, – впервые признал я вслух. – Я не хочу верить в это, но такой вариант возможен. Но тогда этот ребенок будет единственным, что останется после моего брата. Да и после всего нашего долбанутого семейства. Единственный продолжатель рода. Мой племянник или племянница. Нельзя так поступать.

– Леш, у меня…

– …Нет денег, я знаю, – кивнул я. – Скоро я вернусь и займусь этим. Устроюсь на работу. У меня есть пара вариантов. Один знакомый в автосервис звал. Деньги будут. Немного, но на жизнь хватит. Только не делай глупостей, хорошо?

Женя всхлипнула и угукнула.

– И как это будет? Мать-, блин, -одиночка?

Я вздохнул. Дышать все еще было тяжело.

– Посмотрим. Если ты захочешь, мы можем попозже, когда все уляжется, сказать всем, что это мой ребенок.

Женя помолчала.

– И ты пойдешь на это? – пораженно пробормотала она.

– Для меня он в любом случае будет родным. В наших жилах будет течь одна кровь, помнишь? Так что, Женя, знай, что я ни за что тебя не оставлю. И не делай глупостей. Только ничего не натвори, пока я не вернусь. Хорошо?

Женя снова заплакала. Потом снова угукнула. И отключилась.

Картинки за грязным окном тамбура проносились перед глазами, но я их не видел. Я стоял, как сомнамбула, и пытался думать, но в голове было пусто. Голова продолжала раскалываться, и это было довольно странно. От чего именно она раскалывается, если внутри – пусто?

Пригородный поезд прибыл на вокзал Новокуйбышевска строго по расписанию. Узкий перрон и серое двухэтажное здание вокзала. Я первым выпрыгнул из вагона и, привычно поправив рюкзак на плече, осмотрелся. Ворот не было – чтобы попасть за территорию вокзала, нужно было пройти через само здание и никак иначе. Я так и поступил. Передо мной открылась узкая разбитая улочка, облепленная старыми серыми домами. Никакой привокзальной площади не было и в помине. Новокуйбышевск вызвал у меня странное чувство запустения. Чуть поодаль в ряд стояли автомобили и несколько маршрутных «Газелей».

Перед зданием вокзала я заприметил двух мужичков в оранжевых жилетах. Один мел тротуар, второй покупал сигареты в киоске через дорогу. Я направился прямо к нему. Мужичок напрягся, увидев мое лицо. К таким взглядам я уже начал привыкать. Иероглифы на шее, заплывший глаз, разбитая скула и распухшие кровавые губы. Было от чего напрячься.

Я сделал мирный жест рукой, боясь, что мужик бросится бежать или защищаться:

– Добрый день. Вы здесь работаете?

Мужичок немного успокоился.

– Парень, тебя каток переехал?

– Похоже на то, – я достал из кармана сложенную вчетверо листовку с фотографией Сергея и показал мужичку. – Скажите, вы здесь вот этого парня не видели?

Мужичок открывал пачку только что купленных сигарет. Бросил целлофан на землю. Покосился на своего коллегу, метущего тротуар, подобрал пленку и бросил в урну. В их отношениях с коллегой-дворником прослеживалась интрига. Только потом мужичок посмотрел на листовку. Затем на меня. Прищурился и снова опустил глаза на фотографию Сергея.

– Это же тот самый пацан.

У меня вздрогнуло сердце.