Анабиоз

Вход в торговый зал казался свободным лишь со стороны. Стоило только попасть внутрь, как дорогу преградили четверо мужиков, вооруженных кто чем. Впрочем, присутствие Алексея Ивановича их успокоило.

— Караулят, — заметил Борис, когда мы отошли в сторону.

— Люди должны заниматься делом, — отозвался Алексей Иванович. — От безделья в голову лезет чего не надо.

— Значит, всех припахал? — ядовито поинтересовался Борис. — И где они? Охраняют границы твоего княжества?

— Кто-то охраняет. Кто-то копает.

— Траншеи?

— Могилы. У нас тут трупов хватает. А людей надо занять.

Внутри здания усатый ориентировался, как в своем кармане. Выбрал направление и потопал вглубь зала между стеллажами. Если у входа от окон шел хоть какой-то свет, то в глубине был полный мрак.

Алексей Иванович достал «современный китайский» фонарик и подсвечивал им. Но, скорее, для нас с Борисом, чем для себя. Во всяком случае, мне так показалось.

Шел Алексей Иванович уверенно, остановился совершенно неожиданно. Отступил на шаг.

— Берите, — велел коротко.

Я подцепил жесткую куртку, разукрашенную под камуфляж, прикинул размер, не надевая. Не знаю из чего их делают, но на ощупь материал не из приятных. Да и на вид — не пик моды.

Раньше я бы такую надел разве что в лес, да и то вряд ли. Борис не надел бы вовсе. Теперь привередничать никто не собирался.

— Всё, что ли? — осведомился Алексей Иванович.

— Спасибо за пацанский подгон, — отозвался Борис. — Если еще штаны подаришь и флакон водки, чтоб обмыть, цены тебе не будет.

Кажется, на эту наглость не хватило даже железного спокойствия главного. Во всяком случае, фонарик резко погас, а в темноте что-то неразборчиво крякнуло. Усатый, должно быть, собирался что-то ответить, наверное, и слова правильные подобрал, трехэтажные как стеллаж в гипермаркете, но не успел.

— Алексей Иваныч! — проорали из темноты, и в проходе заметался луч.

Рядом снова зажужжало, помещение осветилось.

— Идем, — бросил Алексей Иванович уже на ходу.

Мы с Борисом двинулись следом за ним.

— Ты чего его злишь? — прошептал я в самое ухо брату. — Нельзя просто «спасибо» сказать и уйти?

— Нельзя, — так же тихо отозвался Борис. — Или ты поверил в его бескорыстность?

Я покачал головой. Вот у брата совести точно нет и болеть нечему. Человек помогает, а он…

— По себе людей не судят, — процедил я сквозь зубы.

— Я не по себе, брат. Этот не из тех, кто что-то просто так делает. Он в лицо улыбается, благодетеля строит. Ты веришь, а он тебя потом имеет. Знаешь, сколько я таких видал.

Из-за стеллажа выскочил один из мужиков, что охраняли вход. Алексей Иванович резко остановился. Борис тоже среагировал мгновенно. А я пролетел по инерции еще несколько шагов и едва не вписался лбом в угловую вертикальную стойку.

— Чего орешь? — спросил Алексей Иванович. — Случилось что?

Глаза мужика сияли не хуже фонарика.

— Там Мишка одного дядьку притащил, который точно знает, что произошло.

Фраза стеганула, будто хлыстом. Не сговариваясь, мы бросились к выходу. Весь дележ, разногласия и дипломатия на останках былого мира показались вдруг совершенной ерундой. Знание было во сто крат важнее штанов и водки. И порыв, который охватил меня, в равной степени захлестнул и Бориса, и Алексея Ивановича.

Солнце шарахнуло по глазам, заставив остановиться. Мы притормозили у дверей, щурясь и чертыхаясь. Дальше пошли медленнее, едва ли не на ощупь. К свету, туда, где толпился народ. Люди стояли плечом к плечу и слушали, боясь пропустить хоть слово.

Алексей Иванович вышел вперед, перед ним почтительно расступились, пропуская в круг. Мы с Борисом протиснулись следом.

В центре внимания, на стволе упавшего дерева, сидел сухонький мужичок лет шестидесяти и лопотал.

— …я как увидел, испугался. Жуть! Побежал, побежал. Меня светом как ударило! Тут я совсем растерялся. Как же это так, чтоб светом било. Бегу, ничего не соображаю. Так с разбегу в столб вмазался и брякнулся без сознания. Очнулся, в голове гудит…

— А искорки на коже были? — спросил кто-то из толпы.

— Какие искорки? У меня они из глаз сыпались, — сухощавый истерично хихикнул.

Стоявший рядом мужик успокаивающе похлопал его по плечу. Наверное, это и был тот самый Мишка. А сухарь на бревне, по всей видимости, знал, что произошло. Впрочем, сморщенный мужичок выглядел скорее помешанным. А Мишка больше всего походил на человека, незаслуженно обделенного властью.

Он был высок, крепок и светловолос. Моего примерно возраста, но выше, шире в плечах. И лицо у него было нехорошее. Лицо человека сильного физически, но слабого внутри, и оттого пользующегося своей силой не по делу.

На Алексея Ивановича Мишка посмотрел так, словно тот был недоразумением, вставшим у него на дороге.

— Стой, Семеныч, — притормозил он сухощавого. — Расскажи-ка еще раз, с самого начала.

Мишка обращался вроде бы к мужичку на бревне, но смотрел при этом на Алексея Ивановича и говорил скорее для него. Семеныч крякнул и завелся по новой. Видимо, такое внимание ему льстило.