Анабиоз. Марш мародеров

Я с Бабаем в первый день познакомился. Сперва — с Ником и Энкой, а потом мы его встретили. На Ташаяке, там еще пятиэтажка, в которой спортивный магазин был, сгорела вся, черная такая. То есть снаружи она не совсем черная, дождями копоть смыло маленько, а внутри все квартиры как будто покрашены битумным лаком. Я тогда лося напугался, а Ник его прогнал. Мы дальше пошли — смотрим, мужик стоит на углу. Здоровый такой, лысый, мордатый, блин. И говорит нам: чё, мол, пацаны, заблудились? Мы такие говорим: типа того, а чё случилось вообще? Он: фиг его знает, только всем людям теперь надо вместе быть. Ну, и рассказал, что он в машине был, по делам приехал в Казань из Альметьевска, а потом отрубился, как мы. Водила ушел воды купить — и всё. Нет водилы.

Ник ему говорит: мы в Кремль идем. А Бабай: правильно, хорошее дело. Так мы вместе и пошли, блин. Ну, по дороге разных других людей встретили. Бабай им сказал, что он в Альметьевске по нефтянке начальником был, не самым большим, но все же. Расспрашивал, кто чем занимался, есть ли полицейские, врачи или кто руководил чем. Кадры, сказал, нужны.

Только не оказалось кадров. Весь народ — все больше продавцы, в офисах кто работает, командировочные всякие. Ну, понятное дело — центр же, тут люди не живут вообще. Профессор нашелся, Аркадий Иванович, он историк вроде. Баба пожилая, Анна Петровна, она в конторе какой-то главным бухгалтером работала. И мужик один, Цапко, фельдшер из Заинского района, тоже командировочный, как Бабай.

Пришли мы в Кремль, а там сгорело все — и церковь большая, и Дворец президентский, и Кул-Шариф[12]… Трупаков везде полно, ну, скелетов, а живых нет. Бабай говорит: пошли отсюда. Вышли мы всей толпой на площадь Тысячелетия, стоим. «Пирамида» тоже сгорела. Машины ржавые. Кусты какие-то. Дождь пошел. Тут кто-то сказал: может, в Цирке спрячемся? Пошли в Цирк. Там пусто, скелетов нет. Вообще ничего нет, только кресла гнилые и всякое барахло на складах цирковое. Бабай сказал: пока тут обоснуемся. И народ отпустил по домам, проверить, чё там и как. Проверили, блин. Многие вообще не вернулись, у человек двадцати крыша поехала.

Народ к вечеру подтянулся, рассказали, что в других районах творится. Везде одно и тоже — все заросло, заржавело. Разрушилось, погнило. И трупаки. Скелеты то есть. Мертвый город, блин. Электричества нет, воды нет, газа нет. Ничего не работает — ни компьютеры, ни телефоны.

Я в первый день домой не пошел — занят был. Лазил везде, на Сююмбике[13] забирался — Бабай попросил, посмотреть, может, что-то интересное увижу. Ни фига. Казань вся зеленая, в лесу как будто стоит. Дыма нет, самолетов, вертолетов, машин — ничего не видно. Все улицы, дороги — все заросло. В натуре, мертвый город.

Вечером Бабай велел костер зажечь перед Цирком — народ чтобы собирался. Зажигалки ни у кого не пашут, спички в ЦУМе надыбали, охотничьи. Они четко горят, фиг погасишь. Всю ночь люди подходили — и по одному, и толпой. Утром я к себе в Азино-2 пошел. Долго шел — Казань большая. У нашего дома половина сгорела. Наш подъезд тоже. Мамка дома была, когда пожар начался. Я ее нашел…

Короче, вечером в Цирк вернулся. Бухнуть надо было. Пошел в ЦУМ, водку нашел. Водка не испортилась, все путем. Нахреначился так, что прямо там отрубился, блин. Ник с Энкой меня искали и другие — Филатов видел, как я в ЦУМ ушел. Бабай, когда я очухался, по шее мне звезданул и сказал, что всё, больше никакого бухалова — сухой закон.

Не, он прав, конечно. Но иногда вмазать охота. И курить еще, блин. Сигареты, табак — все пропало, испортилось. Если не отсырело даже, то все равно курить нельзя — солома голимая.

Вот так и живем.

Глава четвертая

— Значит, ничего не принесли, — вздыхает Бабай, исподлобья глядя на Ника, Хала и Эн. — Это плохо. Едрит-трахеит, плохо! Есть хотите?

— Конечно, — за всех отвечает Ник.

— Идите к Анне Петровне, она жаркое делает. Сергей с мужиками кабана убили на Казанке.

— Э, кабан — дунгыз[14]! — деланно качает головой Хал, а у самого глаза смеются.

Бабай тяжело смотрит на него, и парень понимает, что шутка не удалась.

— Да чё, я так просто… Знаю — ночь сейчас. Аллах не видит, блин.

— Идите, — повторяет Бабай.

Оставив главу общины у центрального костра, ребята спешат к выходу с арены. Здесь находится импровизированная кухня — сложенные из старых кирпичей очаги, над которыми висят закопченные котлы и ведра с горячей водой. Сквозняк утягивает дым в подсобные помещения, но все равно глаза у нескольких женщин, добровольно вызвавшихся быть поварихами для всей общины, слезятся от гари.

Командует на кухне Анна Петровна — энергичная тетка за пятьдесят. Несмотря на свои годы, она выглядит по-спортивному подтянутой, и только морщины вокруг глаз и уголков рта выдают ее немалый возраст. В общине все признают авторитет этой женщины, считают ее правой рукой Бабая и доверяют самое ответственное и сложное — раздачу еды.

— А ну кыш! — в очередной раз прикрикивает Анна Петровна на стайку голодных ребятишек, вертящихся у парящих котлов в надежде урвать лишний кусочек мяса.