Анабиоз. Марш мародеров

Позади, чуть в стороне от дорожки, ведущей на забитую автомобилями стоянку, из травы торчит толстая арматурина с приваренной к ней и выкрашенной в желтый цвет табличкой. Обычной такой табличкой с грозной надписью: «Не копать! Кабель!» Ник идет туда, начинает раскачивать арамтурину. Вскоре ему удается вытащить ее из земли. Очень жарко. Хочется пить. Пот ест глаза, солнце по-прежнему в зените. Волоча табличку за собой, Ник бредет к стене. Автомат он оставляет в траве. Испачканный землей ржавый конец арамтурины дребезжит по асфальту, оставляя за собой длинную светлую царапину.

У Ника не остается сил на какие-то осмысленные действия — он просто бросает табличку через стену, так же, как ветку пять минут назад. Желтая железка наискось падает на асфальт. Тот конец арматурины, что был в земле, оказывается за стеной. Резкий хлопок, шипение усиливается, золотистое пламя стены прорезает красивая сиреневая молния, за ней следует вторая, третья…

Взрыва Ник не слышит — его просто отбрасывает назад. Бормоча ругательства, он с трудом поднимается на ноги и видит дымящуюся табличку, торчащую из травы. Желтая краска обгорела, от надписи «Не копать! Кабель!» не осталось и следа.

— Сволочь! — говорит Ник золотистой стене.

И видит человека. Какой-то мужчина в военной форме стоит по ту сторону, внутри четвертого слоя. Стоит — и смотрит на Ника. От незнакомца исходит угроза. Он явно появился там после глупого эксперимента с табличкой. Как будто сработала сигнализация, и часовой вышел посмотреть, в чем дело.

Пошарив глазами, Ник видит в траве свой автомат и бросается к нему. Бросается — это, конечно, громко сказано. Он пытается бежать, но спину скручивает болью, и бег превращается в такое обезьянье ковыляние на получетвереньках. Тем не менее. Ник добирается до автомата, тяжело дыша, дергает затвор и поднимает оружие наизготовку. С автоматом сразу становится спокойнее, появляется уверенность, страх прячется куда-то в специальный уголок мозга, туда, где ему и положено быть.

Сквозь дрожащее марево стены Ник видит, что загадочный часовой тоже изготовился к стрельбе. Между ними — метров сорок. И стена света. С такого расстояния трудно промахнуться. В голове Ника стаей проносятся мысли. Центр червоточины обитаем, надо стрелять первым, это не дуэль, тут не до приличий и законов чести, а может быть, все же попробовать поговорить? Интересно, что произойдет с пулями, когда они пробьют стену? На звуки выстрелов наверняка прибегут другие военные. Почему Филатов ничего не сказал про них? Он же просто заманил нас в ловушку, точно, это ловушка…

Палец, дрожащий на теплом спусковом крючке, словно бы сам собой сгибается.

Выстрел!

Уже не мысль, а так, ее мимолетный контур: я не перевел флажок на автоматическую стрельбу.

Второй выстрел!

Тот, военный за стеной, тоже стреляет. Пуля взвизгивает где-то рядом, чуть выше головы Ника. Он большим пальцем наконец-то перещелкивает злосчастный флажок и дает очередь, крепко вжав приклад АКМ в плечо. Нервы, боль в спине, усталость — ствол ходит ходуном, и все усилия Ника пропадают втуне. Его противник за стеной даже не пытается уклониться, спрятаться — продолжает вести ответный огонь, стоя во весь рост под пулями.

И тоже не попадает. Пули с глухим чавканьем входят в землю, парочка пробивает асфальт.

— Стрелок, твою мать, — цедит сквозь зубы Ник и со злостью высаживает в противника весь рожок.

Вспышка, удар в голову — точно в школьном спортзале, когда во время матча класс на класс в баскетбол ты замешкался и литой резиновый мяч прилетел тебе точно в затылок.

Ник еще успевает удивиться, насколько это не больно — получить пулю в голову, и тьма накрывает его…

Глава пятая

Самая страшная смерть — захлебнуться. Вода, источник жизни, превращается в коварного врага. Она заливает нос, рот, дыхательные пути, проникает в легкие, не дает вдохнуть, она душит, давит, убивает…

— А-а-а! — кричит Ник, выгибаясь всем телом.

Спину тут же пронзает болью. Отплевываясь, он садится и бьется головой о фляжку, которую не успевает убрать Хал, ливший воду ему на лицо.

— Ты чё, блин! — испугано кричит татарин. — Псих!

— Где… что?.. — Ник ошалело крутит мокрой головой.

Он видит всё то же слепящее солнце в зените, траву, стоянку, дрожащие контуры зданий. А совсем рядом — Камила с вываленным языком, Эн, как-то мрачно смотрящую на него из-под челки, Цапко возле костра, заляпанный грязью нос «маталыги», и Юсупова, поблескивающего стеклышками очков.

И еще видит совсем близко границу четвертого слоя, ту самую, за которую так и не смог пройти.

Видит изнутри! Вон, за золотистой стеной — она, асфальтовая дорожка, даже дыры от пуль различимы, вон дурацкая обожженная табличка… И лом, косо воткнутый в землю. Лом соединен проволокой с монтировкой, глубоко вбитой в асфальт на той стороне, в третьем слое.

— А где? — Ник сглатывает, ему никак не удается подобрать слова. — Где этот… которого я… который меня…

— Ты эта… зачем в одиночку? — укоризненно спрашивает Юсупов.

— Куда полез, в натуре? — поддерживает его Хал. — Пить будешь еще?