Анабиоз

Вооружившись одной из свечей, я медленно пошел в сторону от алтаря. Мысль о том, что неразумно оставлять пленника одного взаперти, а то мало ли что он сделает, рассосалась очень быстро. Делать здесь было нечего. Из храма вынесли все, что можно было вынести. Остались разве что алтарь и свечи. Да облупившиеся стены пугали истертой росписью, где сквозь невнятные очертания нет-нет да проглядывал чей-то полный понимания и тоски нарисованный взгляд.

Я один в храме. Все, что есть вокруг меня — нарисовано. Да и то давно стерлось.

Я один в мире. Все, что есть вокруг…

Я тряхнул головой, отгоняя страшную мысль. Я не один. У меня есть Эля. Она ждет меня, и я уже рядом. Осталось только уйти отсюда и…

Скрипнуло. Во мраке обозначился светлый прямоугольник дверного проема. Мелькнул силуэт, и все снова залило темнотой.

— Фресками любуешься? — в голосе Ивана прозвучала насмешка, но сам он не смеялся. Изучал.

Медленно опустив руку со свечой, я шагнул назад к алтарю. Иван, между тем, подхватил другую свечку и начал зажигать одну от другой, плодя свет.

— Откуда ты? — спросил он, не глядя в мою сторону.

— Вам же сказали: из-за стены.

— Я говорил с Григорием. Он подобрал тебя возле стены. Не ври мне.

— Я пришел из-за стены, — повторил я. — Проснулся во Внуково. Иду…

Слова застряли. Не объяснять же этому мордовороту, что я ищу женщину, которая мне даже не жена. Он ведь не поймет. Или поймет?

— Домой иду, — закончил я предельно нейтрально.

— Ну-ну, — кивнул Иван, и стало ясно: не поверил.

Он поставил свечку на место. Старался не зря, стало светлее. Над стайкой свечей вереницей трепыхались языки пламени. Иван отошел в сторону и опустился на замусоренный пол. Чертыхнулся.

— Не терплю беспорядок, — объяснил он.

— В армии приучили?

— Врожденный педантизм. — Иван не обратил внимания на подначку. — Психологи говорят, это не лечится. Я не жалуюсь.

— Ну да, — согласился я. — Жалуются те, кто в рабство попал.

Меня снова охватил приступ бесшабашной смелости. Чего бояться? Этого человека? Да что он мне сделает? Ну, убьет. Это в самом худшем случае. И это не страшно. Вокруг мир изменился. Все рухнуло. Вымерло. А то, что восстает, как замурзанный феникс из пепла, странно, а иногда и вовсе безумно. Безумно настолько, что какой-нибудь Босх со своими гипертрофированными бреднями должен был бы свихнуться от страха перед такой реальностью.

Но Иван был спокоен.

— А что бы ты сделал на моем месте?

— Не знаю, — честно признался я. — А что ты сделал? Устроил тут филиал Освенцима? Печей не хватает.

— Каких печей?

— Чтоб трупы жечь.

— За забором крематорий, — спокойно произнес Иван.

Я бессильно опустился рядом с ним на пол.

— Ты пытаешься меня вывести, — продолжал Иван. — Это бесполезно. Ты считаешь меня зверем? Твое право. Я тебе расскажу историю. Когда-то много лет назад одного мужика списали из армии. Несколько десятков боевых операций в разных точках, железки на груди бряцают за всякие заслуги перед отечеством. Дай бог, если на благо отечества половина той дряни была сделана. Но медиков-то не это интересовало, а восемь ранений и вырезанные наполовину кишки. Короче списали мужика по здоровью. И чего мужику делать? На пенсии в сорок лет сидеть?

— И чего мужик сделал?

— В чоп пошел. Пристроился в охране. Там всё больше пацанва молодая, зеленая, но и мужика пристроили. Попов в монастыре охранять и всякие прочие ценности. Вот караулил мужик, караулил и заснул на посту. Просыпается, думал все — с работы вылетел. А тут уже ни работы, ни хрена. Тридцать лет прошло и три года, как в сказках говорят. Видит мужик: вокруг разруха, в головах разруха, да еще и со странностями. Но разруха разрухой, а монастырь — ценность практически вечная. Крепость как-никак. И начал мужик новую жизнь строить. Набрал себе команду из более-менее дисциплинированных. С этим проблем не было: рядом пожарная часть да еще завод «Серп и молот», а там тоже какая-то охрана есть. И стали они выживать. Укреплять крепость, готовить запасы, думать о будущем. Жить как-то надо. Людей кормить.

— Рабов, — поправил я.

— Пусть рабов. Ты вообще представляешь, что произошло?

— Нет. А ты представляешь?

— Я представляю объем катаклизма. Помощи не будет, понимаешь. Надо выживать. Тебе рабовладельческий строй не нравится? Метод кнута и пряника не устраивает? Придумай другой. Только, чтобы работал. Мне сопли жевать некогда.

— А демократию отменили?

Я поддевал его, скорее, по инерции, все надеясь, что он взорвется, начнет орать и тем докажет свою неправоту. Юпитер, ты сердишься, значит, ты неправ. Но он был спокоен. Ни разу даже лишней эмоции в голосе себе не позволил.

— А она была? — парировал Иван. — В любом случае, демократия рухнула вместе со всеми прочими достижениями цивилизации. Погляди вокруг. Цивилизации нет, власти нет, деньги ничего не стоят. Выйди за монастырскую стену, что увидишь?

— Джунгли, — пожал плечами я.