Анабиоз

Неожиданно. Не к месту. Между нами.

Марта шарахнулась. Я не сразу понял, в чем дело, а когда сообразил, внутри все замерло.

— СМС-ка, СМС-очка, — верещал в кармане дурной механический голос. Тогда, до анабиоза, этот рингтон казался мне забавным и оригинальным.

Я запустил руку в карман. Непослушные, подрагивающие пальцы подцепили телефон.

— СМС-сообщение! — закончил восторженный вопль мобильник и замер в руке.

Не понимая, не зная, чему верить и что думать, я с замиранием сердца откинул крышку и ткнул в непрочитанное сообщение.

Экран осветился.

«Вам звонили: „Мама“, последний вызов был в…»

Не глядя на время и дату, я ткнул в кнопку вызова. На какое чудо я надеялся? Это было невозможно, как тот сон о не сложившемся прошлом. Это было похоже на помешательство. Это было…

Телефон плямкнул сбоем и замолчал.

На дисплее безжалостно маячил пустой столбик сети. И надпись: «Только SOS».

Только SOS!

Я захлопнул раскладушку, едва не до хруста сжал телефон в кулаке и бессильно опустился на корточки. В левое колено стрельнуло болью, но я не обратил на это внимания.

Мне звонила мама. Звонила из прошлой жизни.

Может быть, она звонила из самолета перед взлетом.

Может быть, уже после взлета, когда вырубился пилот, и стали отключаться сидящие рядом. Ведь могла же она заснуть чуть позже?

Может быть, она не звонила мне вовсе. А невероятно изменившаяся реальность издевалась надо мной доступными ей средствами.

На макушку легла тонкая девичья ладонь. Хрупкая, ласковая, нежная. В этом прикосновении я почувствовал задушенный страх и желание утешить. Сильное желание сильного человека который где-то внутри слаб и беззащитен, но никогда не покажет этого.

Захотелось схватить эту ладошку, ладошку Эли, поцеловать. Выхватить из нее искру, которая добавит сил, заставит справиться с приступом отчаяния, позволит подняться и идти дальше.

Я схватился за ее руку, как утопающий хватается за соломинку.

Развернулся…

Эли не было. Рядом стояла Марта.

— Что случилось, Макиавелли?

В голосе девчонки был придавленный страх, который она не показала бы сейчас никому. А еще было желание утешить. Чисто женское желание. Не строптивой девчонки, требующей к себе взрослого отношения и оттого часто ведущей себя как ребенок, а взрослой женщины, знающей или чувствующей, что нужно находящемуся рядом мужчине.

— Ничего, — ответил я. Встал.

Горло свело. Слово прозвучало сипло. Я откашлялся.

— Ничего. Мама звонила.

— Ты же говорил, что она…

Я покачал головой и бездумно пошел вперед по Зубовскому бульвару. Говорить не хотелось. Ничего не хотелось.

Марта тихо зашагала рядом.

Мир вокруг опустел. Нет, Зубовский не умер, но жизни здесь не было. Никакой, даже той ветхой, что осталась за спиной и светом. Не смерть, но пустота. Точно как в душе.

Правда, у меня еще теплилась надежда, что впереди ждет Эля. А что ждало впереди этот опустошенный фрагмент реальности?

Садовое изгибалось. Перекресток на Зубовской площади тоже был пуст, как пустовал и Смоленский бульвар за ним. Ничего и никого. Только асфальт, скудная растительность, дома и небо.

В кармане знакомо завибрировало.

— СМС-ка! СМС-очка!

— Да заткни ты его, — поморщилась Марта.

Я выудил телефон из кармана, ткнул в сообщение.

«Вам звонили…»

Не читая дальше, я вышел в меню. Не хочу знать, кто мне звонил. Какой в этом смысл, если я все равно ничего, совсем ничего уже не могу сделать. Отключив звук, я сунул телефон обратно в карман. Пусть вибрирует, главное чтобы не орал.

— Извини, — перехватив мой взгляд, тихо сказала Марта. — Он на самом деле на нервы действует.

Я попытался улыбнуться и только теперь понял, насколько был напряжен. Хорошо, должно быть, рожу перекосило, раз девчонка решила извиниться. Я представил, как моя зверская физиономия выглядит со стороны, и вяло усмехнулся.

— Я не сержусь.

— Слушай, а вопрос можно?

Девчонка была на удивление вменяема и спокойна. Не иначе жалеть меня вздумала. Только б в душу не лезла, а то ведь сорвусь.

— Попробуй, — предложил я.

— Как думаешь, а тот дядька чего видел, когда сквозь стену шел? Или он сразу ослеп?

Кажется, я переоценил порыв попутчицы, и жалеть она меня не собиралась. От этого, с одной стороны, стало легче, с другой — сделалось обидно. Что ж я, даже жалости не заслуживаю?

— У него бы и спросила.

— Спросила бы. Только один орал как резаный и не склонен был разговаривать, а второй очень торопился.

— Я и сейчас тороплюсь.

— Ты не ответил.

Я пожал плечами.

— Откуда мне знать. Я глаза всегда закрывал. Видел только очень яркий свет.

— Так мой дедушка рассказывал, — задумчиво проговорила Марта, и я отметил, что дедушка, в отличие от предков, не вызывает у нее раздражения.

— Что рассказывал? — не понял я.

— Когда он перенес клиническую смерть, его потом спрашивали, что он видел. Знаешь, как обычно рассказывают про трубу, тоннели, коридоры, в конце которых свет и родственнички стоят помершие… Дед ничего такого не гнал. Только сказал: «я видел очень яркий свет».

Она повернулась ко мне и посмотрела очень серьезно.

— Слушай, Макиавелли, а может, мы все на хрен умерли?

Мысль стегнула будто хлыстом.

И тут же хлестнуло еще раз.

— Стойте!