Анафем

— Тебя отсюда выпустят, оглянуться не успеешь, — объявил Джезри. Вопреки мрачным пророчествам Арсибальта, он явился ещё до того, как остыл мой хлеб.

Он говорил с такой абсолютной самоуверенностью, что я понимал: ему приходится выдавливать каждое слово через задницу.

— На чем основано твоё предсказание? — спросил я.

— Лазер был не того цвета.

Я повторил его фразу вслух, но всё равно ничего не понял.

— Лазер, которым осветили Три нерушимых, — сказал Джезри. — В ту ночь, после которой всё это превратилось в конвокс.

— Он был красный. — Я понимал, что не говорю ничего умного, но пытался вышибить хоть какую-нибудь информацию из мозгов Джезри, и для этого в них надо было запустить камнем.

— Тут в Тредегаре некоторые разбираются в лазерах, — сказал Джезри. — Они сразу почуяли что-то странное. Есть известное число газов или их смесей, которые дают красное излучение. У каждого — своя длина волны. Специалист по лазерам может взглянуть на пятно света и сразу определить состав активной среды. Лазеры Геометров были незнакомого цвета.

— Не понимаю, какое...

— По счастью, космограф из Рамбальфа догадался подставить под этот свет фотомнемоническую табулу, — продолжал Джезри. — Так что теперь мы знаем длину волны. Оказалось, что она и впрямь не соответствует никаким известным спектральным линиям.

— Погоди, такого не может быть! Длины волн выводятся из квантово-механических уравнений, базовых для всего!

— Вспомни новоматерию, — сказал Джезри.

Я задумался. Если нахимичить с устройством ядра, изменятся и орбиты электронов. Лазерное излучение происходит от того, что электрон перескакивает с более энергетически высокой орбиты на более низкую. Разница энергий определяет длину волны, то есть цвет излучения.

— У лазеров из новоматерии цвета, которых нет в природе, — вынужден был признать я.

Джезри молчал, дожидаясь, когда я сделаю следующий шаг.

— Итак, — продолжал я, — у Геометров есть новоматерия — они используют её в лазере.

Джезри сменил позу. Через полипласт я только позу и видел, но всё равно понимал, что он со мной не согласен. И в кои-то веки сообразил почему.

— Но у них нет новоматерии, — продолжал я. — По крайней мере серьёзной. Я держал их парашют. Стропы. Дверцу. Все было обычное — слишком тяжёлое, слишком непрочное.

Джезри кивнул.

— Ты не мог знать — мы сами узнали только несколько часов назад, — что всё это новоматерия. Всё в аппарате — живое и неживое — состоит из того, что мы зовём новоматерией. В том смысле, что ядра вещества организованы неестественным — по крайней мере для нашего космоса — образом.

— Но ведь почти всё погибло! Или погребено под сотнями футов пепла.

— Орифеняне и твои друзья сохранили кое-какие фрагменты. У нас есть панель, за которой была ручка. Болты, которые положила в карман Корд. Обрывки парашюта и строп. Ящик с образцами крови. И, благодаря светителю Ороло, тело убитой девушки.

Я чуть не пропустил последнюю фразу мимо ушей. До сей минуты Джезри про Ороло не говорил. По опущенным плечам и едва заметным нюансам голоса я понимал, что он горюет, — но лишь потому, что знаю его всю жизнь. И ещё я понимал, что он будет горевать долго — по-своему, втайне от других.

Я прочистил горло.

— Многие его так называют?

— Вообще-то теперь уже меньше. Сразу после того, как нам показали спиль, это слово само у всех вырвалось. Настолько видно было, что он вёл себя как светитель. В последние день-два многие пошли на попятный. Засомневались.

— Да в чём тут сомневаться?

Он развёл руками.

— Успокойся. Сам знаешь, как это бывает. Никто не хочет, чтобы его назвали фанатом. Проциане в своих лукубах наверняка стряпают совершенно другую интерпретацию того, что сделал Ороло. Забудь. Он принёс жертву. Мы чтим его память, стараясь извлечь из убитой все возможные знания. И я пытаюсь тебе сказать, что каждое ядро каждого атома в ней самой, в дроби, извлечённой из её внутренностей, в одежде — новоматерия. И то же, вероятно, справедливо для всего на икосаэдре.

— Значит, их электроны тоже ведут себя неестественно, — сказал я. — В частности, дают излучение не того цвета.

— Поведение электронов — практически синоним химии, — сказал Джезри. — Для того и придумали новоматерию: игры с ядерным синтезом дали нам новые элементы и новую химию.

— А функционирование живых организмов основано на химии.

Джезри был умнее меня, но редко это показывал. Сколько бы я ни тупил, он по-прежнему верил в мою способность понять то, что понимает он. Трогательная черта — единственная на фоне множества неприятных. Сейчас он снова сменил позу — подался вперёд, словно ему и впрямь интересны мои слова. Это означало, что я на правильном пути.

— Мы не можем химически взаимодействовать с Геометрами — а равно с их вирусами и бактериями, — потому что лазер был не того цвета!

— Простейшие взаимодействия, несомненно, возможны, — сказал Джезри. — Электрон — всегда электрон. Так что наши атомы могут образовывать с их атомами простые химические связи. Но это не та сложная биохимия, которую используют микробы.