Анафем

В кухне я поспешил вмешаться, пока Эмман не брякнул что-нибудь такое, за что ему придётся просить извинений.

— Наверняка таким, как Эмман и Игнета Фораль, дорого за ним следить, — заметил я.

— И это тоже, — сказал Эмман, — но дело в другом: матический мир тратит огромные силы. Тысячи инаков трудятся день и ночь. Миряне не любят, когда усилия расходуются впустую. Особенно миряне, что-нибудь смыслящие в менеджменте.

Менеджмент — флукское слово. На лицах остальных сервентов отразилось недоумение. Я перевёл:

— Из-за того, что бонзы знают, как работает чизбургный ларёк, они думают, будто знают, как должен работать конвокс. Они нервничают, когда много людей трудятся, не давая ощутимого результата.

— А, ясно, — неуверенно проговорила Трис.

— Очень смешно, — бросила Карвалла и вернулась к работе.

Эмман закатил глаза.

— Конечно, я не теор, — говорила в репродукторе Игнета Фораль, — но чем больше я вас слушаю, фраа Лодогир, тем хуже понимаю вашу позицию. Три — простое число. Оно простое сейчас, было простым вчера. Миллиард лет назад, до того, как появился первый мозг, способный о нём думать, оно было простым. Если завтра ни одного мозга не останется, оно всё равно будет простым. Очевидно, его простота ни в чём не связана с нашим мозгом.

— Она во всём связана с нашим мозгом, — настаивал Лодогир, — поскольку мы даём определение простому числу!

— Всякий теор, занимавшийся этими вопросами, рано или поздно приходит к выводу, что кнооны существуют независимо от происходящего в конкретный момент в человеческом мозге, — сказал Пафлагон. — Для этого достаточно применить весы светителя Гардана. Как проще всего объяснить факт, что люди, работавшие независимо в разные эпохи, в разных субдисциплинах, даже в разных космосах, вновь и вновь получали одни и те же результаты? Результаты, не противоречащие друг другу, хотя и доказанные разными способами. Результаты, часть которых можно развернуть в теории, идеально описывающие поведение материального мира. Самый простой ответ — что кнооны действительно существуют и находятся вне нашей причинно-следственной области.

Зазвенел Арсибальтов колокольчик. Я тоже решил пойти в мессалон. Мы с Арсибальтом сняли со стены большое изображение икосаэдра, пришпиленное к ковру за спиной у фраа Пафлагона. Карвалла и Трис подошли и помогли нам убрать ковёр, за которым оказалась грифельная стена. Тут же стояла корзина с мелом. Диалог переключился на обсуждение сложного протесизма. Арсибальту пришлось чертить схемы вроде тех, которые фраа Крискан рисовал на земле по пути к Блаеву холму, когда объяснял мне и Лио «товарный состав», «расстрельный взвод», «фитиль» и так далее. Игнете Фораль это было, разумеется, давно знакомо, но для некоторых оказалось новым. В частности, Ж’вэрн задал несколько вопросов. Эмман, вопреки обыкновению, понимал меньше своей препты, так что пока мы украшали сладкое, я вставлял короткие пояснения всякий раз, как его глаза начинали стекленеть.

Я вернулся в мессалон, когда Пафлагон заканчивал объяснять «фитиль»:

— Самый общий случай ациклического орграфа. Здесь нет различия между так называемыми теорическими мирами и обитаемыми: Арбом, Кватором и остальными. Впервые у нас появились стрелки, ведущие от Арбской причинно-следственной области к другим обитаемым мирам.

— Хотите ли вы предположить, — спросил фраа Лодогир, словно не до конца веря своим ушам, — что Арб может быть Гилеиным теорическим миром для какого-то другого населенного людьми мира?

— Для любого числа таких миров, — сказал Пафлагон, — которые, в свою очередь, служат гэтээмами для следующих.

— Но как можно проверить такую гипотезу? — вопросил Лодогир.

— Никак, — сказал фраа Джад. Это были его первые слова за весь вечер. — Если эти миры не придут к нам.

Лодогир звучно расхохотался.

— Фраа Джад. Мои аплодисменты! Чем был бы наш мессал без ваших блистательных острот? Я не согласен ни с одним словом, прозвучавшим из ваших уст, но вы безусловно создаёте атмосферу крайне занимательной — по причине своей непредсказуемости — застольной беседы!

Начало его реплики я слышал в мессалоне, конец — из репродуктора в кухне, куда ушёл со стопкой пустых тарелок. Эмман стоял у тумбы, на которой мы разложили фототипии, и что-то набирал на жужуле. Он поднял голову, только когда из репродуктора донёсся голос И гнеты Фораль:

— Материал интересный, объяснение превосходное, но я в полной растерянности. Вчера мне рассказали одну историю о том, как следует понимать множественность миров. И она была связана с Гемновым пространством и мировыми путями.

— А я полдня растолковывал её сперва одним бюрократам, потом другим, — посетовал Эмман, театрально зевая. — И теперь нате!

— Теперь, — говорила Игнета Фораль, — мы слышим совершенно другой рассказ о них же, никак не связанный с первым. Я невольно задаюсь вопросом, не принесёт ли завтрашний мессал третью историю, а послезавтрашний — четвёртую.

Разговор на какое-то время сделался малоинтересным. Сервенты ринулись убирать со стола. Арсибальт вразвалку вошёл на кухню и занялся бочонком.