Анафем

Так или иначе, к тому времени, когда через несколько столетий после Третьего разорения реформированные старофааниты начали обживать владение Шуфа, почти все погреба оказались заполнены землёй. Не знаю, как она туда попала, — некоторые процессы для человека непостижимы, потому что идут очень медленно. РСФ восстановили надземную часть, но до погребов у них руки не дошли. Если спуститься по лестнице, справа оказывалось помещение, где РСФ хранили запасы вина и столовое серебро для особых случаев. Остальные погреба оставались неизведанной территорией.

Арсибальт, вопреки своей репутации, показал себя бестрепетным первопроходцем. Его картами были найденные в библиотеке планы, орудиями — кирка и лопата, заветной целью — некий расположенный ниже погребов склеп, где, по легенде, Шуфово преемство хранило золото. Если такая сокровищница и существовала, её разграбили во время Третьего разорения. Однако найти её заново было бы интересно. Заодно Арсибальт оказал бы своему ордену заметную услугу. Последнее время многие инаки полушутя-полусерьёзно поговаривали, будто РСФ нашли склеп с сокровищами (либо пустой, но сейчас его заполняют). Арсибальт положил бы конец слухам, если бы отыскал склеп и пригласил всех желающих его осмотреть.

Однако торопиться было некуда, а поскольку Арсибальт по складу характера вообще, как правило, не спешил, результатов следовало ожидать лет так через пятьдесят. Время от времени он возвращался перепачканный, и в бане после него оставался слой грязи. Тогда мы понимали, что Арсибальт предпринял очередную вылазку.

Поэтому я удивился, когда он, спустившись по лестнице, свернул не вправо, а влево, миновал несколько поворотов, в которые непонятно как втиснулся, и продемонстрировал мне ржавую плиту в полу грязного, затхлого помещения. В яме под плитой стояла алюминиевая стремянка, раздобытая Арсибальтом в какой-то другой части концента.

— Мне пришлось немного подпилить ножки, — виновато сообщил он. — Уж больно потолок низкий. Прошу.

Легендарный склеп оказался крохотным — примерно в размах рук шириной и такой же высоты. Арсибальт расстелил на полу полипласт, чтобы нежные предметы («такие, как твоя, Раз, тощая задница») не отсырели от влажной земли. Сокровищами, разумеется, не пахло. Надписи, оставленные на стенах разочарованными пенами, свидетельствовали, что те тоже ничего тут не нашли.

Трудно было бы придумать более гадкое место для работы, но выбирать не приходилось. Не мог же я ночью сидеть на лежанке, накрывшись стлой, как палаткой, и разглядывать запретную табулу.

Мы прибегли к самому древнему трюку, какой знает мир. Тулия отыскала в Старой библиотеке огромный фолиант, одиннадцать веков простоявший на полке без движения: компендиум статей по теорике элементарных частиц, крайне популярной с 2300-х по 2600-е (когда светитель Фенабраст доказал её несостоятельность). Мы вырезали в страницах круги, так что получилось углубление для фотомнемонической табулы. Лио отнёс книгу в дефендорат, спрятав её в стопку других томов, и за ужином вернул мне сильно потяжелевшей. На следующий день после завтрака я передал её Арсибальту. За обедом он сказал мне, что табула на месте.

— Я немножко её посмотрел, — сказал он.

— И что выяснил?

— Что ита исправно протирают Око Клесфиры. Один из них приходит для этого каждый день. Иногда он там же и перекусывает.

— Очень подходящее место, — заметил я. — Но меня больше интересуют ночные наблюдения.

— Это я оставил тебе, фраа Эразмас.

Теперь мне нужен был только предлог, чтобы подолгу работать во владении Шуфа. И тут в кои-то веки политическая обстановка оказалась мне на руку. Те, кому не нравилось, что РСФ восстанавливают владение Шуфа, утверждали, что орден таким хитрым образом хочет поживиться на дармовщину. РСФ отвечали, что стараются для всех: каждый желающий может приходить туда и работать. Однако инаки из Нового круга и эдхарианцы (последние — особенно) крайне редко пользовались приглашением, частью из-за всегдашней вражды между орденами, частью из-за последних событий.

— Как к тебе сейчас относятся твои братья и сёстры? — спросила меня Тулия как-то раз, когда мы вместе возвращались после провенера. В голосе её звучала не забота, а скорее аналитическое любопытство. Я пошёл задом наперёд, чтобы видеть её лицо. Тулия недовольно подняла брови. Через месяц она должна была достичь совершеннолетия, после чего могла, не нарушая канона, вступить в отношения. Между нами ощущалась постоянная неловкость.

— Чего это ты вдруг, если не секрет?

— Брось валять дурака, и я отвечу.

Я не знал, что валяю дурака, но послушно развернулся и пошёл рядом с ней.

— Возникло новое направление мысли, — сказала Тулия. — Ороло отбросили в наказание за интриги накануне и во время элигера.

Я мог только присвистнуть — ни на что большее меня не хватило. Ничего нелепее я в жизни не слышал. Если за кражу мёда и продажу его на чёрном рынке с целью купить запретные потребительские товары не отбрасывают, то чем вообще можно навлечь на себя анафем? И всё же...