Анафем

Лестница заканчивалась амбразурой (невероятно сложной матической аркой) в углу президия примерно на уровне звонницы. Отсюда был только один путь наверх – лестница, вьющаяся вдоль ажурных стен президия. Туристам обычно не хватало сил взобраться так высоко, многие инаки ушли в экстрамурос, и весь президий был в полном нашем распоряжении. Я дал Корд время полюбоваться алтарём. Инспекторат и дефендорат, прямо под нами, имели форму клуатра, то есть и у того, и у другого в середине располагалась большая квадратная дыра, через которую проходил президий. Дыру обрамляли переходные галереи, с которых просматривалось всё – от алтарного пола до звёздокруга.

Корд проследила верёвки от балкончика и убедилась, что они действительно привязаны к колоколам. Впрочем, отсюда было видно, что к ним ведут не только верёвки: из хронобездны спускались валы и цепи – механизм автоматического часового боя. Разумеется, Корд захотела его увидеть. Мы поползли вверх, как муравьи по стенке колодца, останавливаясь на каждом витке, чтобы Корд могла осмотреть механизм или разобраться, как пригнаны камни (а заодно и перевести дух). Эта часть здания была значительно проще: у архитекторов отпала нужда бороться со сводами и контрфорсами. И уж тут они отвели душу. Стены представляли собой белую фрактальную пену каменной резьбы. Корд ахала и восхищалась. Я не мог спокойно на это смотреть. Сколько часов я провёл здесь, счищая птичий помёт с камня и механизма!

– Значит, тебе сюда можно ходить только в аперт, – в какой-то момент предположила Корд.

– С чего ты взяла?

– Вам же нельзя встречаться с людьми из других матиков? Но если все станут ходить по лестнице, когда вздумают, вы будете друг с другом сталкиваться.

– Посмотри, как устроена лестница, – сказал я. – Она почти вся видна. Так что мы просто держим дистанцию.

– А если темно? Или если ты поднимешься на звёздокруг и там кто-нибудь будет?

– Помнишь решётку, под которой мы проходили?

– На верху башни?

– Да. Так вот, вспомни, что таких башен ещё три. И в каждой такая же решётка.

– По одной для каждого матика?

– Верно. На ночь ключник закрывает все, кроме одной. Ключник – это такой иерарх, подчинённый матери-инспектрисе. В одну ночь на звёздокруг могут подниматься только десятилетники. В следующую, например, столетники. И так далее.

Мы поднялись на высоту вековой гири и остановились, чтобы Корд могла её рассмотреть. Ещё мы поглядели через каменное кружево южной стены на машинный цех за столетними воротами. Я проследил свой утренний маршрут и отыскал дом Джезри на холме.

Корд по-прежнему выискивала изъяны в нашем каноне.

– Эти инспектора или как их там…

– Иерархи, – сказал я.

– Они, я так понимаю, общаются со всеми матиками?

– Да, а также с ита, секулюмом и другими концентами.

– Значит, когда ты с кем-нибудь из них говоришь…

– Послушай, – сказал я. – Одно из распространённых заблуждений – будто матики должны быть запечатаны герметически. Однако замысел совсем не в том. На случаи вроде тех, о которых ты говорила, у нас есть правила поведения. Мы держимся на расстоянии от тех, кто не из нашего матика. Молчим и опускаем капюшоны, чтобы не сказать и не увидеть лишнего. Если нам совершенно необходимо связаться с кем-то из другого матика, мы делаем это через иерархов. А их специально учат, как говорить, например с тысячником, чтобы тому в мозг не проникла мирская информация. Вот почему иерархи носят такие одежды, такие причёски – они буквально не изменились за три тысячи семьсот лет. Они говорят на очень консервативной версии орта. И у нас есть способы общаться без слов. Например, если фраа Ороло хочет наблюдать какую-то звезду пять ночей кряду, он излагает свою просьбу примасу. Если примас находит её разумной, он даёт ключнику указание в эти ночи держать нашу решётку открытой, а другие – опустить. Все решётки видны из всех матиков, так что космограф-милленарий смотрит вниз и понимает, что сегодня он на звёздокруг не пойдёт. И ещё у нас есть лабиринты между матиками, через которые можно проходить или передавать вещи. Но мы не в силах запретить воздухолётам пролетать у нас над головой или пенам – включать громкую музыку под нашим стенами. В древности на нас целых два века смотрели из небоскрёбов!

Корд заинтересовалась.

– Видел в машинном цехе старые двутавровые балки?

– Думаешь, это были каркасы небоскрёбов?

– Скорее всего. Не представляю, зачем ещё они могли понадобиться. У нас есть коробка со старыми фототипиями, на которых снято, как рабы тащили сюда эти балки.

– А дата на них есть?

– Да. Фототипии сделаны примерно семьсот лет назад.

– И что там на заднем плане? Разрушенный город или…

Корд мотнула головой.

– Лес с огромными деревьями. На некоторых фототипиях балки волокут, подложив под них брёвна.

– Что ж, около две тысячи восьмисотого года был крах цивилизации, так что всё сходится.

Хронобездну пронизывали многочисленные валы и цепи, связанные с часовым механизмом. Сейчас мы находились на уровне зубчатых передач и валов, приводимых в движение гирями.

На лице Корд всё яснее проступало раздражение. Теперь она не выдержала: