Анафем

– И не только материальные существа, но и боги, духи и так далее, – подхватил Джезри. – Как только вы допустили существование розовых нервногазопукающих драконов, вы должны допустить и все остальные возможности.

– Так почему бы не волноваться из-за них всех? – спросил фраа Ороло.

– А я так и волнуюсь! – объявил Арсибальт. Он увидел, что мы разговариваем, и подошёл выяснить, в чём дело.

– Фраа Эразмас, – обратился ко мне Ороло. – Минуту назад ты утверждал, что можешь убедить пенов волноваться из-за розовых нервногазопукающих драконов. Как бы ты это сделал?

– Ну, я не процианин. А был бы процианином, наверное, рассказал бы убедительную историю, откуда такие драконы берутся. Под конец пены всерьёз бы разволновались. Но когда Джезри прибежал бы и начал кричать о полосатых огнерыгающих черепахах, его бы отправили в психушку!

Все рассмеялись, даже Джезри, который обычно не одобрял шуток на свой счёт.

– Что придало бы твоей истории убедительность?

– Она должна быть внутренне непротиворечивой. И согласовываться со всем, что пены знают о реальном мире.

– Это как?

Лио с Тулией шли на кухню – сейчас была их очередь готовить. Лио, услышав последние несколько фраз, встрял:

– Ты можешь сказать, что падучие звёзды – вспыхнувшие драконьи газы!

– Отлично! – сказал Ороло. – Тогда всякий раз, видя падучую звезду, пен будет думать, что получил подтверждение мифа о розовом драконе.

– А Джезри он срежет, сказав: «Болван! Какое отношение огнерыгающие черепахи имеют к падучим звёздам?» – добавил Лио.

Все снова рассмеялись.

– Это прямиком из последних записей светителя Эвенедрика, – сказал Арсибальт.

Наступило молчание. До последней минуты мы думали, что просто забавляемся.

– Фраа Арсибальт забежал вперёд, – с мягкой укоризной проговорил фраа Ороло.

– Эвенедрик был теор, – напомнил Джезри. – Вот уж про что он бы писать не стал.

– Напротив, – возразил Арсибальт, набычиваясь. – В конце жизни, после Реконструкции…

– С твоего позволения, – начал Ороло.

– Конечно, – ответил Арсибальт.

– Если ограничиться нервногазопукающими драконами, сколько цветов, по-вашему, мы способны различить?

Прозвучали числа от восьми до ста. Тулия считала, что может различить больше, Лио – что меньше.

– Сойдёмся на десяти, – предложил Ороло. – Допустим, существуют двуцветные полосатые драконы.

– Тогда их будет сто разновидностей, – сказал я.

– Девяносто, – поправил Джезри. – Надо исключить сочетания красный-красный и так далее.

– Допуская различную ширину полос, можем ли мы получить тысячу различимых комбинаций? – спросил Ороло. Мы согласились, что можем. – Теперь перейдём к пятнам. Клетке. Сочетаниям пятен, полос и клетки.

– Сотни тысяч! Миллионы! – послышалось с разных сторон.

– И мы учли пока только нервногазопукающих драконов! – напомнил Ороло. – А как насчёт ящериц, черепах, богов…

– Эй! – Джезри покосился на Арсибальта. – Вот это уже куда больше похоже на то, что мог написать теор.

– Почему, фраа Джезри? Что тут такого теорического?

– Числа, – отвечал Джезри. – Обилие различных сценариев.

– Объясни, пожалуйста.

– Как только ты впустил в мир гипотетические существа, которые не обязаны иметь смысл, ты сразу оказался перед целым диапазоном возможностей, – сказал Джезри. – Число их практически бесконечно. Разум отбрасывает все как одинаково негодные и не волнуется из-за них.

– Это справедливо и для пенов, и для светителя Эвенедрика? – спросил Арсибальт.

– Думаю, что да, – отвечал Джезри.

– Выходит, что фильтрующая способность – неотъемлемое свойство человеческого сознания, – сказал Арсибальт.

Чем увереннее говорил Арсибальт, тем настороженней становился Джезри – он чувствовал, что его заманивают в ловушку.

– Фильтрующая способность? – переспросил он.

– Не прикидывайся дурачком, Джезри! – крикнула суура Ала, которая тоже шла на кухню готовить. – Ты только что сказал, что разум отбрасывает подавляющее большинство гипотетических сценариев и не волнуется из-за них. И что это, если не «фильтрующая способность»?

– Ну уж извини! – Джезри обвёл взглядом меня, Лио и Арсибальта, словно приглашая нас полюбоваться, как Ала творит разбой среди бела дня.

– В таком случае, каким критерием пользуется мозг, выбирая для волнений исчезающе малую долю возможных исходов? – спросил Ороло.

Послышался шёпот: «Правдоподобие». «Вероятность». Однако никому не хватило уверенности произнести свой ответ громко.

– Раньше фраа Эразмас упомянул способность рассказать складную историю.

– Это доказывается через Гемново… через конфигурационное пространство, – выпалил я, не задумываясь. – Тут и связь с теором Эвенедриком.

– Объясни, пожалуйста.

Я не сумел бы объяснить, если бы не мой недавний урок Барбу.