Анафем

Он потянул шторку, скрывавшую его наружную панель. Все сделали то же самое. Впервые за два часа мы увидели лица на спиль-экранах и смогли проверить чужие показатели. Шарниры и балки под зеркалом заслоняли от меня некоторых членов команды, но я видел Джезри. У него оставалось две минуты. У меня — пять. Я поменялся с ним баллонами; давление в куполе росло слишком медленно.

Наконец индикатор из жёлтого стал зелёным: можно дышать. Как раз когда показатель уровня кислорода из красного (крайняя степень опасности) скакнул на чёрный (ты покойник). На последней порции арбского кислорода я приказал скафандру открыться и впустить окружающий воздух. Уши сразу заложило. В носу защипало, и я почувствовал странный запах: пахло чем-то кроме моего тела. Лио, пристально следивший за внешними индикаторами (из тех, кого я видел, у меня кислорода было меньше всего), шагнул мне за спину и распахнул заднюю дверцу. Я высвободил руки, ухватился за край ГТС и вылез, в чём мать родила, из ненавистного скафандра. Товарищи смотрели на меня с самым живым интересом. Из арбцев здешним воздухом дышал только небесный эмиссар, который после первого вдоха прожил совсем недолго. Я схватился руками за лицо, размял его, почесал нос, выковырял из уголков глаз то, что скопилось там за неделю, провёл пальцами по волосам. Можно было придумать что-нибудь более познавательное, но это был биологический императив.

Лио ощупал грудь своего скафандра, нашёл тумблер, повернул его.

— Ты меня слышишь?

— Да, слышу.

Остальные принялись лихорадочно нащупывать свои тумблеры.

— Не то чтобы это что-нибудь меняло — нам так и так всем вылезать, — но каковы твои ощущения, мой фраа?

— Сердце колотится, как сумасшедшее, — сказал я и умолк — столько усилий отняла короткая фраза. — Я думал, это от волнения, но... может быть, здешний воздух нам не годится. — Я говорил отрывисто, между судорожными вдохами: организм требовал дышать чаще. — Теперь понимаю, почему у небесного эмиссара лопнула аневризма.

— Эй, Раз?

Дышать, дышать.

— Да?

Дышать, дышать, дышать.

— Освободите меня от этой штуки! — потребовал Лио.

Джезри схватил его, развернул, рывком открыл дверцу. Лио выскочил из скафандра, как ошпаренный, и поплыл ко мне. Глаза у него были безумные. Застарелые рефлексы требовали убраться с дороги, когда Лио приближается ко мне в таком настроении, но мышцы не слушались. Руки, от которых я за эти годы принял столько побоев, заключили меня в могучее объятие. Лио припал ухом к моей груди. Голова у него была колючая, как репей. Я чувствовал, как заходила его грудная клетка. Джезри, Арсибальт и Жюль выплыли из скафандров. Жюль шагнул к люку, повернул рычаг, распахнул крышку. Всё исчезло, но не во тьме, а в хлынувшем из люка ярком свете. Осталась сплошная жёлто-серая пелена...

Мы с фраа Джадом плыли по белому коридору. Я был голый, Джад — в сером комбинезоне из тех, что мы захватили с собой. Судя по тому, что я сейчас наблюдал, Джад разграбил стальной ящику стены. Рядом парили два тючка серебристой ткани. Джад вскрыл один — это оказалось нечто с рукавами и штанинами. Время от времени тысячелетник поглядывал на меня. Поймав мой взгляд, он кинул мне полипластовый пакет со сложенным серым комбинезоном.

— Надень его, — сказал он, — а сверху — серебристый костюм.

— Мы будем тушить пожар?

— В некотором смысле.

На то, чтобы разорвать пакет, ушла уйма сил. Сердце бешено колотилось. Натягивая комбинезон, я ещё глубже влез в кислородный долг. Когда удалось отдышаться настолько, чтобы выговорить несколько слов, я спросил:

— Где остальные?

— Есть повествование, не слишком отличное от того, которое воспринимаем мы, где они отправились исследовать корабль и намерены сдаться первому, кого встретят.

— А нас почему бросили?

— Выход из скафандра. Замкнутое пространство после безграничной шири. Воздух чужого космоса. Последствия долгого пребывания в невесомости. Стресс. Всё это вызывает синдром, сходный с шоковым. Он длится несколько минут. Его проявления — растерянность или даже обморок. Здоровый человек быстро приходит в себя, а вот небесный эмиссар, как я понимаю, не выдержал.

— Значит, — сказал я, — сняв скафандры, мы все на несколько минут лишились сознания или что-то вроде того. В твоей терминологии — потеряли нить повествования. Перестали его отслеживать. То в сознании, что позволяет ему постоянно проделывать фокус с мухой, летучей мышью и червяком, — временно отключилось.

— Да. И остальные очнулись в повествовании, где мы с тобой мертвы.

— Мертвы.

— Об этом я тебе и говорю.

— Потому нас и бросили, — сказал я. — Вернее, не бросили. В их повествовании мы вообще сюда не попали.

— Да. Надень. — Он протянул мне респиратор с маской, закрывавшей всё лицо.

— А что женщина-астроном? Она не вызовет полицию или что-нибудь в таком роде?

— Она с Жюлем. Он её убеждает. У него к этому дар.

— Значит, Лио, Арсибальт, Джезри и Самманн просто бродят по кораблю открыто, ища, кому бы сдаться?

— Такой мировой путь существует.

— Нелепость какая-то!

— Отнюдь. На войне подобная неразбериха случается сплошь и рядом.