Анахрон

— Да тут дело вышло… Одна, в чужой стране, по-нашему не понимает. Сюда с дядей приехала, а дальше дяде надо было срочно возвращаться… У них, понимаешь, два сейнера, на одном дядя ее ходит. На втором — папаня. С этим вторым сейнером, он у них «Валькирия» называется, какие-то неприятности случились. В общем, папашка ее на два дня задержался… А эта здесь бесится, боится… Думаешь, мне легко было два дня по разговорнику жить? «Где здесь сортир, плииз?»

Наталья вдруг фыркнула:

— Представляешь, я прихожу забрать спортивный костюм, а тут вылазит какая-то белобрысая растрепа и давай вопить. На каком-то китовом диалекте… Бедная девочка, одна в чужой стране, среди наших-то бизнесменов, они же даже руки даме подать не могут толком, сморкаются пальцами — аристократия духа, новые русские, гарварды закончили, «фрак и престижный офис напрокат»… А ты с ней уже?..

— Ты норвежцев не знаешь. У меня с ее отцом серьезный бизнес. Может, это мой последний шанс выплыть.

— В этом… как его… остзеендском лове селедки, — беззлобно съязвила Наталья. — А она что, девственница?

— Мне почем знать? Я ее, извини, не проверял.

— Точно девственница. У нее на морде написано. Вот такими буквами. Так орать только девственницы умеют. От нерастраченной любви.

— Любовь — это неприличный голый секс, — высказался Ярополк.

Сигизимунд подавился хохотом, а Наталья онемела. Сигизмунд спросил:

— Это ты его научила?

— Меня жизнь научила, — с важным видом отозвался Ярополк.

— Отвратительный сад, — сказала Наталья, наклоняясь вперед, к Сигизмунду. — Воспиталка, по-моему, попивает. И контингент ужасный. Слова всякие неприличные…

— Меня тоже невинности в шесть лет лишили, — сказал Сигизмунд. — На даче, в Лужском районе. Старшие ребята собрали нас в сарае и обучили мату.

— С тех пор ты недалеко продвинулся, — заметила Наталья. — Сигизмунд, я хочу Ярика в другой садик перевести. В частный.

— Почем?

— Там английский для детей, знаешь, через игровую деятельность и всякие поделки… И ритмика с хорошим специалистом для пластического развития.

— Почем, я спрашиваю?

— Триста сорок.

— Наталья. Давай-ка лучше пользоваться социальными благами… Ты у нас мать-одиночка со льготами…

— Я — мать-одиночка?! Да ты знаешь, что если бы мы в свое время не расписались, то я платила бы половину за детский садик, а так с меня дерут по полной стоимости…

— Почему? — поразился Сигизмунд.

— По кочану! Ребенок рожден в законном браке — и все! Если бы мы не развелись, а просто ты бы гробанулся где-нибудь, я бы ни гроша льгот от этого государства не видела. Не надо было нам расписываться… Все из-за тебя. Заладил, как красна девица: «Всђ только после свадьбы». Вот и получили по полной схеме… после свадьбы…

— И что из всего этого следует?

— На сейнере за поручни держись покрепче. И пиво с тестюшкой попивай только на берегу.

— Он мне не тестюшка. У него дочка через месяц замуж выходит.

Наталья одарила Сигизмунда пронзительным взором через зеркальце.

— Да?

Сигизмунд видел, что она не верит ни единому слову.

— Да, — твердо кивнул он. — Они мне фотографию показывали.

— И как женишок?

— Рыжий, красномордый, ну — норвежец. Олав.

— Небось, селедкой пропах.

— Нет, он юрист. По строительству. В Осло живет.

Неведомым образом «юрист» Наталью убедил. Она перестала сверлить Сигизмунда ехидным взглядом.

— А отца-то как зовут?

— Хальвдан, — не подумав, брякнул Сигизмунд. — Трюггвассон.

— А мне ПРИЛИВКУ сделали, — снова ожил Ярополк.

— Что сделали?

— ПРИЛИВКУ. От всех болезней. Под язычок сладенькое, как конфеточку. Но мы все равно боялись.

— Чего боялись-то?

— Уколов.

— Так вам же не делали уколов.

— А мы боялись…

— Ярополк, ты хочешь поскорей приехать к бабушке? — спросила Наталья. За окном уже мелькали «корабли» — дружная семья подъезжала к проспекту Луначарского.

Сигизмунд увидел табличку «ул.ВАВИЛОВА» и вздрогнул. Померещился Вавила. Подумалось мельком о Лантхильде — как она там одна. Опять оставил ее на целый день.

— Я хочу к бабушке, — заявил Ярополк.

— Почему?

— Ну, там подарки. И кошка.

Ярополк, являя детсадовскую выучку, ловко расстегнул пуговицы на шубке. Остального сделать ему не дали: бабушка и дедушка налетели на внучка, распеленали его и раскутали, вынули из шапок-шарфов, из ботиночек и шубки, из кофточки и рейтузиков, потащили мыть ручки. Сигизмунд и Наталья остались предоставленными самим себе, среди вороха детской одежды.

Сигизмунд с подчеркнутой галантностью снял с Натальи шубу. Водрузил на вешалку.

— Эк тебя норвежцы вымуштровали, — заметила Наталья. — Запад! Раньше бы ни в жизнь не догадался.

— Это все лофтзеендский лов трески, — сострил Сигизмунд. — Там и не такому обучишься.

Дальше все покатило по наезженной колее. Вступив во владение несколькими ублюдочными трансформерами, Ярополк тут же оторвал у одного из них ногу (прочие Наталья прибрала в сумку — пусть ломает дома). Затем отправился играть с кошкой. Был оцарапан. Громко ревел. Бабушка держала его на ручках и вытирала слезки. Дедушка уговаривал скушать конфетку или яблочко.