Анахрон (книга вторая)

Мне уже до звезды, кто здесь есть кто
Кем я продан и кем вознесен
Я проклят святошами, я обречен
На жизнь
Я тянул руки вверх, услышал: держись
Вцепился зубами в трухлявый карниз
Я поверил ему
Падая вниз
Я подумал: пиздец, но это был не конец
Я возвращался с небес
Я сам себе сын, брат и крестный отец. [6

]

Музыка и речитатив Лантхильде не понравились. Она громко осведомилась:

— Хвас ист, Ассика?

— Это К.О.Т., — ответила Аська. — . Олди это. Молчи.

Лантхильда надулась. Она ничего не поняла.

“Господи! — мысленно воззвал Сигизмунд. — Сижу с вандалами в театре под названием “Бомбоубежище”, смотрю спектакль “Побратимы” по Достоевскому под музыку какого-то “К.О.Та”. И это, товарищи, не сон. Это реальность. Как говорил покойный Федор Михалыч, “какие страшные вещи делает с людьми реализм”! В свое время эту фразу постоянно повторяла Наталья. Впрочем, Наталье такой “реализм” и не снился. Ну ничего, с дядей Женей она не соскучится.”

Между канатов, свисающих с потолка, в круге света на сером заднике вдруг замерла черная изломанная фигура. Постояла. Потом начала двигаться, говорить. Спектакль пошел.

Как уяснил Сигизмунд — Достоевского он знал исключительно плохо, не любил — то была Настасья Филипповна. Она была исключительно развратна и по совместительству исключительно несчастна. А еще она была страшна как смертный грех: высокая и тощая, совершенно плоскогрудая, с огромным черным ртом и гигантским носом. По отзыву Аськи, “гениально танцует фламенко, все кончают, а она отвязная напрочь — то крылья себе пришьет, то вообще вторые руки, то пляшет обнаженная эстатические танцы, в поту купается… а потом ходит одетая в черное платье, ворот под горло, вся ледяная — не подойти”.

Новая концепция режа заключалась в следующем: князь Мышкин и купец Рогожин побратались и сообща убили Настасью Филипповну, которая стояла между побратимами и мешала им на полную катушку осуществлять их побратимство.

Эта идея оказалась чрезвычайно близка Вавиле. Когда он уяснил ее себе, то весьма одобрил.

Настасья Филипповна с князем Мышкиным — немолодым актером, игравшим всю жизнь малозначительные роли в “традиционных” театрах, — вела все действие. В углу, как столб, стоял, скрестив руки на груди, Вавила. Время от времени комментировал:

— Мудо-дзон!

Или:

— Ду-ра!

Это вызывало бурное ликование Вамбы и скалкса.

Остальная публика деревянно молчала.

В заключительном эпизоде Вавила вдруг покинул свой угол. Подошел к Настасье Филипповне, блеснул большим жестяным ножом. Танцовщица фламенко изломанной тенью пала к его ногам и замерла.

Вавила строго посмотрел на зал. Перевел взгляд на жестяной нож. Сказал:

— Срэхва!

Отбросил нож за спину. Князь Мышкин сидел на полу, обхватив голову руками и покачиваясь. Блестя белками глаз, Вавила дико оглядел помещение. Сорвал со стены пожарный топор на красной рукоятке и с оглушительным ревом обрушил его на хлипкий журнальный столик, стоящий посередине “сцены”.

Столик разлетелся. Зрители онемели. Вавила загнал топор в пол, разогнулся, провел руками по лицу, царапая щеки, запрокинул голову к потолку, завыл и вдруг пустился в какой-то дикий кружащийся пляс.

— Гениально! — прошептала Аська. — Ай да Вавилыч! Какой психологизм!

Собственно, это было финалом спектакля. Вавиле много хлопали. Какая-то неопрятная системная девочка преподнесла ему ранний цветочек мать-и-мачехи, сорванный, должно быть, на пустыре где-то в новостройках.

По меркам “Бомбоубежища”, успех у спектакля был оглушительный.

* * *

Несколько дней спустя торжествующая Аська заявилась к Сигизмунду и метнула перед ним на стол газетку “Глас Терпсихоры”. Судя по полиграфическому исполнению, “Терпсихора” ковалась энтузиастами где-то в подвале, на самодельном гектографе.

Вот что поведала театральная муза:

“…Принципиально новое пластическое решение, соединяющее трагизм испанского фламенко и психологизм русского фолка, было продемонстрировано в спектакле “Побратимы” известного петербургского режиссера А.Я.Жлобцова… Подлинным открытием для петербургских ценителей театрального искусства стало участие в спектакле известного шведского актера, ученика Гордона Крэгга, Улава Свенссона, вплетшего в напряженную психологическую ткань спектакля мрачную патетику скандинавских саг.. В эксклюзивном интервью нашему корреспонденту господин Свенссон сообщил о своем предполагаемом участии в новой работе А.Я.Жлобцова “Антигона”, которым театр “Бомбоубежище” планирует открытие осеннего сезона.”

Глава пятнадцатая