Аналитики. Никомахова этика

Но так как под определением разумеют речь о сути [вещи], то очевидно, что оно есть некоторая речь, указывающая, что́ обозначает имя, или другая речь касательно имени, например, что такое треугольник. Когда мы знаем, что [треугольник] есть, мы спрашиваем, почему он есть. Но трудно так постигать [определение вещи], о которой мы не знаем, что она есть. Причина же этой трудности была уже указана раньше, а именно что мы даже не знаем, есть ли [данная вещь] или нет, разве только мы знаем это привходящим образом. Речь же едина в двояком смысле: или в силу связанности, как, например, «Илиада», или в силу того, что одно [высказывается] о другом непривходящим образом.

Итак, одно из определений определения – это то, о котором только что сказано; другое определение – это речь, объясняющая, почему [вещь] есть. Таким образом, первое определение хотя и обозначает нечто, но не доказывает его; второе же есть как бы доказательство сути [вещи], отличающееся от доказательства положением терминов. Ведь не одно и то же, скажем ли мы: «почему гром гремит?» или «что такое гром?». В первом случае на вопрос ответят: потому что огонь потухает в облаках; на вопрос же, что такое гром, ответят: шум потухающего огня в облаках. Так что [в обоих случаях] одна и та же речь выражена различным способом: один раз – как связное доказательство, второй раз – как определение. (Кроме того, определение грома таково: шум в облаках; но это есть заключение доказательства сути грома.) Определение же неопосредствованного есть недоказываемое положение о сути.

Итак, одно определение есть недоказываемая речь о сути [вещи], другое же – силлогизм о сути [вещи], отличающийся от доказательства способом выражения; третье – заключение доказательства сути [вещи]. Из сказанного, таким образом, очевидно, в каком случае и для чего есть доказательство сути и в каком случае и для чего – нет; далее, сколькими способами дается определение и каким образом оно указывает суть [вещи] и каким – нет, а также определение чего есть и чего – нет; наконец, каково его отношение к доказательству и каким образом возможны [определение и доказательство] одного и того же и каким – нет.

Глава одиннадцатая [Четыре вида причин как средних терминов]

Мы полагаем, что знаем тогда, когда знаем причину. Причин же имеется четыре. Первая – суть бытия [вещи]; вторая – то, при наличии чего необходимо есть что-то [другое]; третья – первое двигавшее; четвертая – «то, ради чего». Все эти причины обнаруживаются через средний термин. Ибо необходимость бытия одного при наличии другого не обнаруживается, когда взята лишь одна посылка; для этого необходимы по меньшей мере две посылки, и это получается, когда обе посылки имеют один средний термин. Если же этот один [средний] взят, то заключение необходимо. Это становится ясным также из следующего: почему угол, опирающийся на полуокружность, прямой? При наличии чего он прямой? Пусть А обозначает прямой угол, Б – половину двух прямых, В – угол, опирающийся на полуокружность. Тогда причиной того, что А – прямой угол – присуще В – углу, опирающемуся на полуокружность, будет Б, ибо Б равен А, а В равен Б, так как [Б] составляет половину двух прямых. Поэтому если есть Б – половина двух прямых, то А присуще В, а это и значит, что угол, опирающийся на полуокружность, прямой. А этот [средний термин Б] есть то же самое, что суть бытия [А], так как обозначает основание для [А]. Между тем уже было показано, что суть бытия [вещи] как причина есть средний термин.

Почему, [например], мидяне вели войну с афинянами? Что было причиной ведения войны с афинянами? То, что афиняне вместе с эретрийцами вторглись в Сарды; именно это первое двигавшее. Пусть А обозначает войну, Б – нападать первым, В – афиняне. В таком случае Б, т. е. нападение первым, присуще В – афинянам. Однако А присуще Б, ибо идут войной на того, кто первый нанес обиду. Поэтому А присуще Б, т. е. идти войной на того, кто первый совершил нападение. А это последнее, Б, присуще В – афинянам, ибо они первые совершили нападение; стало быть, средний термин и здесь есть причина – первое движущее.