Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта

Их жестокость и к человеческим существам, и к животным принимала все более отвратительные формы. В республиканские времена публику в цирке потрясло избиение слонов, которое устроил Помпей[667]. Из Южного Марокко он привез гетульских пращников, которые были натренированы метать дротики в зверей, целясь им в глаза. Бойня получилась неумелой и затянутой. Кровь потоком струилась по ногам слонов, которые задирали хоботы и трубили от боли. Зрители поднялись со своих мест и громко требовали прекратить представление. Цицерон[668], комментируя этот эпизод, заметил, что неприятное зрелище возбудило странное чувство жалости, «как если бы животные имели нечто общее с человеческими существами». Во времена империи нервы цирковой публики стали куда менее чувствительными. Они вовсю наслаждались зрелищем нагих мужчин и женщин, терзаемых и медленно пожираемых зверями[669].

Достаточно очевидно, что, когда человек обнаруживает, насколько ошибочно он организовал фрейм событий и погрузился в процесс познания и действия на ложных предпосылках, весьма вероятно, что он выйдет из себя и выйдет из фрейма, ставшего невыносимым. Аналогично, когда люди выступают в качестве наблюдателей или свидетелей действий другого (будь то уполномоченных наблюдателей или обычных невнимательных зрителей-обывателей), это наблюдение, уж наверное, содержит какие-то молчаливые предположения относительно фрейма восприятия: если бы наблюдаемый индивид не сумел поддержать вполне жизнеспособную деятельность, его наблюдатели, вероятно, тоже вскоре подхватили бы эту эстафету и, вполне возможно, не сумели бы выдержать «лицевой фрейм», то есть изменились бы в лице. В свете сказанного можно понять бергсоновское объяснение юмора.

Позы, жесты и движения человеческого тела способны вызывать смех в точном соответствии с тем, насколько тело напоминает нам простую машину[670].

И по этой же причине весьма вероятно, что, когда человек в первый раз слышит себя при воспроизведении звукозаписи[671]или видит на киноленте[672], он не выдерживает и разражается смехом. Он не в состоянии полностью принять роль «другого» или постороннего наблюдателя, поскольку ведь говорит он сам, и все же, конечно, это не буквально он, а его замещение. Эти соображения подтверждает еще один пример своеобразного натурного эксперимента.