Анализ фреймов. Эссе об организации повседневного опыта

Розыгрыши и пьесы не «реальны», то есть, как подчеркивает Бентли[844]: «В фарсе, как и в драме, возможен акт насилия, но избавленный от реальных последствий». Обычно это так и есть. Ныне театр смешивает реальность с «реальностью» — взять хотя бы «конфронтационную эстетику» Ежи Гротовски[845]или регулярное участие аудитории в так называемой Перфоманс-группе[846], да и массовый выплеск эмоций в пьесе «Рай немедленно!». Наоборот, политические акции молодых радикалов порой трудно отличить от театра партизанских действий. Размазывание лимонного торта по лицу полковника Акста или даже захват какого-нибудь здания и требование амнистии — это отнюдь не «реальные» акты. Они подлинные и серьезные. Они влекут за собой последствия. Но они также и замкнутые в себе (как искусство), и надуманные. Им не достает бесповоротной окончательности, скажем вооруженной атаки. Радикальные акции — это часто некие коды — компактные послания, попадающие в пространство где-то между военными действиями и речью. Они открывают новую территорию, не нанесенную на карту ни традиционной политикой, ни эстетикой[847].

12 Искажения повседневного опыта

I

В предыдущей главе мы рассмотрели некоторые сомнительные стороны повседневного опыта, прежде всего те, которые сопряжены с глубокой вовлеченностью (engrossment) в какой-либо вид деятельности. Мы обратили внимание на незначительные разрушения фрейма, которые вначале имеют, казалось бы, чисто развлекательную направленность, а затем перерастают в серьезные попытки дезорганизовать социальную ситуацию изнутри и вызвать недоумение тех, кто несет за нее ответственность. Такая возможность развития событий указывает, конечно, не на роль, которую играют нарушения фреймов в организации социального взаимодействия, а на определенную искаженность фреймов самого опыта. Я попытаюсь обобщить и расширить уже сказанное о недостатках другой стороны опыта — чисто когнитивного осмысления происходящего.

Допустим, что смысл любого отрезка деятельности связан с соответствующим фреймом нашего опыта и сам процесс фреймирования заключает в себе определенные слабости и искажения. Отсюда следует, что любые искажения в опыте влекут за собой искажения в понимании происходящего. Разумеется, смысловые смещения в организации опыта не обязательно оборачиваются отклонениями в общественной жизни: всего несколько десятилетий назад человека могли повесить по приговору суда, справедливость которого не подвергалась сомнению, более того, в силу самой казни не возникало никаких вопросов о том, что же произошло на самом деле.

Эти проблемы отчасти затрагивались в предыдущей главе. Многие техники воспроизводства негативного опыта проистекают из уверенности в том, что его первоначальные установки не соответствуют действительности. Так, мы уже рассматривали случаи обмана из добрых побуждений и временные отклонения в восприятии событий. Нередко требуется лишь легкий сдвиг акцентов, чтобы обнаружить искажения фреймов повседневного опыта.

При обычном подходе к таким вещам, как правило, занимаются вопросом: следует ли доверять тому, кто претендует на вынесение суждения, и что можно сделать для проверки такого рода претензий? Меня же скорее интересует способ, посредством которого мы достигаем слаженности мира; в этом отношении искусный обман столь же поучителен, сколь искусство распознавания обмана, а кроме того, об обманах, по всей вероятности, известно намного больше.