Анализ характера

Подобный вид закованности в панцирь обычно возникает в результате жестокого наказания ребенка за совершенно безобидное поведение. Мать ненавидит отца; она желает его убить, избавиться от него, но он сильнее ее, и мать не в состоянии этого сделать. Поэтому она наказывает трех-четырехлетнюю дочку за то, что та шумит, танцует на улице или за иные, совершенно невинные действия. Естественной реакцией ребенка на жестокое обращение стала ненависть, но девочка боялась обнаружить свою ненависть, вместо этого ей хотелось заплакать, но плач тоже «запрещался», поскольку «хорошие мальчики и девочки не плачут, они никому не показывают своих чувств». Это — образец хваленого «воспитания» детей в Двадцатом столетии, в начале культурного и цивилизованного «атомного века», который «озабочен, от чего зависит, вознесется ли человечество в небеса или обрушится в ад…» От чего? От того, преуспеет ли человеческая раса в искоренении без остатка такого преступного поведения больных матерей и отцов, или от того, наберутся ли наши терапевты, воспитатели и журналисты мужества, чтобы заняться этой первостепенной проблемой, и преуспеют ли они в конце концов в том, чтобы не оказывать поддержки тому, что существует — смогут ли они преодолеть свою академическую отчужденность, лживость и «объективность»?

Наша пациентка не один десяток лет страдала от жестокого чудовища, каким была ее мать. У нее родилось желание задушить мать, чтобы защититься. Подобные импульсы очень сильны, и с ними трудно бороться иначе, как прикрыться панцирем от зарождающейся в горле смертоносной ненависти.

Неожиданно пациентка попросила меня позволить ей сдавить мое горло. Я признался, что чувствую не просто замешательство, но и некоторый испуг, однако разрешил ей сделать это. Пациентка чрезвычайно осторожно обхватила мое горло руками и сдавила его, затем ее лицо прояснилось, и она в испуге отскочила. Теперь ее дыхание стало полным. Все ее тело сильно сотрясалось при каждом выдохе. Потоки и ощущения казались сильными, судя по тому, как она вытягивала правую ногу для того, чтобы Облегчить полное проявление эмоций. Иногда ее тело на мгновение замирало в положении опистотонуса,[81] а затем расслаблялось. Лицо то краснело, и тогда она рыдала, то синело от злости. Это продолжалось около тридцати минут. Я хорошо знал, что теперь ее психотические идеи обострились до предела. Когда ее состояние достигло уровня эмоционального потрясения, я попросил ее попытаться остановить реакцию. Она тут же проявила полное понимание и постепенно стала успокаиваться. Мне приходилось все время держать ее за руку.

За двадцать два года психиатрической работы с психотиками и так называемыми психопатами у меня выработался определенный навык преодоления подобных эмоциональных ситуаций. Я требую, чтобы все психиатры в достаточной степени владели этим навыком. Но я также утверждаю, что нынешние психиатры не в состоянии этого сделать, и поэтому категорически возражаю против повторения моего эксперимента теми из них, кто не владеет необходимыми навыками. Я не хочу нести ответственность за несчастье, которое могло бы произойти в кабинете какого-нибудь психиатра по причине отсутствия опыта.

Если мы хотим понять мир шизофреника, нельзя судить о нем с точки зрения homo normalis; разум последнего сам требует пристального изучения. Вместо этого надо постараться понять его, когда он в искаженной форме выражает рациональные функции. Поэтому его следует рассматривать, выйдя за пределы нашего «упорядоченного» мира; надо взглянуть на него с его собственной точки зрения. Это нелегко. Но если пройти сквозь эти искажения, открывается широкая перспектива на громадную область человеческого существования, полную правды и красоты. Это то пространство, где зарождаются все гениальные творения.

Продолжим рассказ о пациентке.

Я спросил ее, каков смысл креста на ее груди. Я не бранил ее за то, что она напугала меня своим действием. Этим я бы ничего не добился.

Она зарделась, задрожала всем телом и схватилась за горло. Потом она сказала: «Я не хочу быть еврейкой». (В действительности она не была еврейкой.) Поскольку такое мог заявить любой шизофреник, я не пытался ее переубедить, а наоборот, воспринял ее слова серьезно. «Почему?» — спросил я. «Евреи распяли Иисуса», — ответила она. Потом она попросила нож, чтобы сделать большой надрез в виде креста на животе.

Ситуация прояснилась не сразу. Через некоторое время стало понятно, что она прилагала отчаянные усилия, чтобы впасть в состояние транса, но ей это не удавалось. Еще через некоторое время она сказала: «Я пыталась снова войти с ними [силами] в контакт… но… я не могу…» Она разрыдалась. Я спросил, почему. «Вероятно, есть три причины: во-первых, я слишком сильно боролась с ними, во-вторых, крест недостаточно глубок, а в-третьих, они отвергают меня, потому что я — еврейка», — ответила она.