Анализ личности

Описывая, как он мастурбировал в последующие годы, пациент обычно говорил: <Это было так, как будто мой живот был прикручен к спине винтами>. Поначалу я думал, что это было имитацией фаллической сексуальности; лишь позднее я понял, что это носило оборонительный характер. Половой член должен быть защищен; лучше пусть бьют по ягодицам, чем повредят половой член' Этот основной механизм определил и роль фантазии об избиении. То, что первоначально было страхом наказания, позднее стало мазохистским желанием. Иными словами, мазохистскую фантазию об избиении породило ожидание более сурового наказания. Формулировка Александера, что половое удовольствие ожидается благодаря удовлетворению потребности в наказании, также должна быть проинтерпретирована в этом свете. Никто не наказывает себя для того, чтобы <подкупить> свое супер-эго, а затем наслаждаться удовольствием, свободным от тревоги. Мазохист стремится к деятельности, приносящей удовольствие, так же, как и любая другая личность, но вмешивается страх наказания. Мазохистское самонаказание - это не исполнение пугающего наказания, а скорее исполнение более мягкого, заменяющего наказания. Таким образом, это представляет собой особый вид защиты от наказания и тревоги. Пассивно-женская отдача наказывающему лицу, типичная для мазохистского характера, также может быть понята в этом контексте. Наш пациент однажды выпячивал ягодицы так, чтобы, как он сказал, его побили; на самом деле, это желание быть битым было желанием представить себя женщиной (полностью в соответствии с фрейдовской интерпретацией пассивной фантазии об избиении как о заменителе пассивно-женского желания). Немазохистский пассивно-женственный характер выполняет эту функцию отражения опасности кастрации через простейшую анальную отдачу. У него нет потребности в мазохистской идее или фантазии быть избитым, чтобы отразить тревогу.

Это обсуждение прямиком приводит нас к вопросу о том, можно ли стремиться к неудовольствию. Тем не менее, мы хотим отложить решение этого вопроса, чтобы сначала установить основу этого стремления через характеристический анализ мазохиста.

В случае нашего пациента, в процессе аналитического лечения период детского упрямства стал восстанавливаться в совершенно несдержанной и нескрываемой форме. Фаза анализа, связанная с его припадками крика, длилась около шести месяцев, но она успешно завершилась полным исчезновением этой реакции. После этого она не появлялась вновь в этой инфантильной форме. Вначале было не легко заставить пациента реактивировать акты упрямства его детства. Его поза математика служила для защиты от этого. В конце концов, благородный человек, математический гений, не делал этого. Более того, он избегал этого. Чтобы открыть и устранить такой слой характера, как защита от тревоги, он целиком должен был быть реактивирован. Когда пациент прибегал к своим <Нет, я не буду! Нет, я не буду!>, я попытался объяснить ему это, но мои усилия были полностью проигнорированы.

* Это явление было подчеркнуто Фрейдом в статье <Экономические проблемы мазохизма>. Однако его клиническое исследование приводит не к подтверждению гипотезы изначального мазохизма, а к ее отвержению.

Тогда я стал сознательно имитировать поведение пациента, но я доводил до конца все имитации его поведения словами <Нет, я буду!>, поскольку была достаточно специфическая аналитическая ситуация, которая подсказала мне принять эту меру. Я бы не зашел с ним так далеко, как я со временем стал делать в остальных случаях. Однажды он бурно прореагировал на мои последовательные попытки устранить его сопротивление. Я взял инициативу в свои руки и сказал ему, чтобы он вел себя естественно. В ответ на эту просьбу он бросился на кушетку, издавая нечленораздельные звериные вопли. Особенно буйная атака произошла, когда я рассказал ему, что он защищал отца, просто маскируя сдерживаемую ненависть, которую он чувствовал к нему. Я не сомневался в том, что ему надо было рассказать, что имелось некоторое рациональное объяснение его ненависти. Тогда его действия стали принимать поразительный характер. Он ревел так ужасно, что напугал всех соседей. Но я знал, что это был единственный путь достичь его самых глубоких аффектов. Имелся единственный способ, чтобы он заново испытал детский невроз полностью и эмоционально - и не просто для воспоминания. Это дало ему возможность понять свое поведение.