Ключевой вопрос заключается в том, куда мы идем отсюда, и первое, что можно сказать — мы не можем дать уверенного ответа. Некоторых это лишает присутствия духа, а других делает глубокими пессимистами. Я нахожу, что в долгосрочной перспективе этот факт приносит глубокую уверенность (даже если одновременно и пугает). Если человек не имеет выбора, то зачем играть в эту игру? Если выбор есть; то должна быть неопределенность исхода, или выбор осуществляется где-то и когда-то. Возможно, в этом принятии реальности, пусть редкой, фундаментального выбора и заключается последняя прометеевская
Прогресс в очень большой степени является вероятностью, он не предопределен. Мы можем с помощью этой социальной трансформации продвинуться к созданию социалистического миропорядка, основанного одновременно на равенстве и демократии. Это мог бы быть порядок, обеспечивающий значительно расширившееся пространство для множественности культурных моделей, способность к созданию которых продемонстрировало человечество. Этот порядок, очевидно, мог бы быть основан на совершенно новых институциональных структурах, формы которых невозможно предсказать, потому что они еще должны быть изобретены.
Достигнем мы или нет такого миропорядка в следующем веке, по моему мнению, в значительной степени зависит от того, как будут разрешены два подчиненных «кризиса» — «кризис общественных движений» и «кризис наук». Иначе говоря, я считаю, что решающие сражения идут в этих областях, и их исход определит направление, в котором будет идти преобразование.
Существуют и мрачные альтернативы. Современная миросистема, капиталистическая мироэкономика, может быть преобразована во что-то еще — или в другую единую систему, или во множество отдельных систем, которые не будут основываться ни на равенстве, ни на демократии. Образовавшиеся в результате системы (или система) могут оказаться даже хуже существующей. Это, в конце концов, то, что уже произошло однажды в прошлом, когда мы (в Европе) осуществляли переход от феодализма к капитализму, который не только не был более прогрессивным, но во многих отношениях оказался регрессом.
Путь, на котором преобразование может завершиться не-прогрессом, очень прост. Защитники привилегий в период перехода могут захватить рычаги преобразований не для того, чтобы предотвратить перемены (то есть не для сохранения приходящей в упадок системы, которую уже невозможно сохранить), а для того, чтобы направить их к созданию другой системы, хотя и совершенно отличной по форме от современной, но равно сохраняющей привилегии.
Этот выбор доступен и реален так же, как и другой. Вот почему социальная борьба реальна и будет проходить преимущественно внутри общественных движений и в науках. Вот почему «возникновение новой социальной мысли» не абстрактная материя, но предмет глубокой экзистенциальной потребности. Вот почему вопрос не в мировом кризисе или мировой трансформации, но в том, какое преобразование мы сможем реализовать как модальность, посредством которой будет разрешен кризис. То, как мы будем действовать, и определит фактически наш коллективный «цивилизационный поиск».
НАЦИОНАЛЬНОЕ И УНИВЕРСАЛЬНОЕ: ВОЗМОЖНА ЛИ ВСЕМИРНАЯ КУЛЬТУРА?
Само понятие «культуры» ставит нас перед грандиозным парадоксом. С одной стороны, культура