Его лицо стало таким спокойно-деловитым, что смотреть на него без смеха было нельзя. Господи, ну, конечно, Джим наврал. Не может такой парень, такой… нежный и сильный сразу, не может он быть лагерником. Лагерник — это убийца, насильник, злостный рецидивист, а Джек… он же совсем мальчик, не могли же ребёнка отправить в лагерь, нет, это Джим выдумал…
…В камине пылает сильный огонь, зажжены люстра и торшер у дивана. Гостиная освещена как в праздник или… или как операционная.
— А это у тебя что?
Джек стоит голый, по-детски улыбаясь, перед Джимом. Джимми сидит в кресле, попыхивая сигаретой, нога на ногу, а Джек стоит перед ним, неловко свесив вдоль тела руки, и с интересом рассматривает Джима. Вопроса он словно не слышит.
— Я спрашиваю: что это?
— Что это? — Джек повторяет вопрос Джима с интонацией играющего ребёнка.
Джимми на секунду сжимает челюсти, чуть не перекусывая сигарету, но сдерживается. Она стоит у камина, молча наблюдая за мужчинами.
— Это!
Джимми легко встаёт, берёт Джека за левую руку, за запястье, и поворачивает так, чтобы татуировка — ряд синих цифр — смотрела вверх.
— Вот это! Откуда это у тебя?
— Это? — спрашивает Джек, с интересом рассматривая собственную руку, и поднимает на Джима глаза. — Что это?
— Ну, если ты и это забыл… — бормочет себе под нос Джимми.
— Забыл, — радостно подхватывает Джек и смеётся. — Что это, Джимми? Забыл! Что это?
— Заткнись, — Джимми отвешивает ему лёгкий, почти отеческий подзатыльник. — Давай, приведи себя в порядок, а то вроде черномазого на торгах.
Джек растерянно хлопает глазами, смотрит на Джима, переводит взгляд на неё, явно не зная, что делать.
— Одевайся, — приходит она на помощь. И объясняет Джиму: — Он не понимает длинных фраз.
— Ну, конечно, — кивает Джимми. — Ты молодец, крошка…
…Элли расставила в сушке посуду, оглядела кухню. Да, Джимми ничего не заметил и не понял. Джек стал таким, что она даже испугалась. Наверное, именно её страх и убедил Джима. А потом Джеку стало плохо, он лёг прямо на пол и заснул. Джим попробовал его растолкать, но Джек уже не узнавал его и нёс чепуху. И она подтвердила, что Джек быстро устаёт. Полчаса — самое большее — и засыпает, где придётся. И Джим поверил. И решил, что Джек пока останется здесь. И сказал, чему учить его дальше. В основном, всё то же.
— Элли, — сильные и в то же время мягкие руки легли на её плечи. — Что с тобой?
Она, не оборачиваясь, откинулась назад, прислонилась к его груди.
— Ничего, Джек. Это я… так, это пройдёт.
Тёплые губы нежно касаются её виска.
Безветренной ночью тихо, как в могиле. Или в карцерном отсеке Уорринга. Фредди лежал без сна, тщетно пытаясь уловить мельчайший звук. Да, в Уорринге было… живее. Чёрт, вот привязалось! И ничего не поделаешь. Над снами человек не властен. Никогда не думал, что будет бояться собственных снов. И вот… только закроешь глаза, как опять…
…Войдя в торговый зал, он недовольно оглядывается. Находит же Волчок место для встречи, чтоб его…! Попробуй в такой толкучке выглядеть нужного человека, а уж нюхалок полицейских тут… да через одного. Но Волчок живёт перепродажей, это его официальный бизнес, и не Волчок к нему, а он к Волчку, так что играть приходится по чужим правилам. Невольно хмурясь, он проталкивается через толпу покупателей, зевак и посредников, взглядом отшвыривая от себя карманников.
— Привет, — выныривает из толпы Волчок.
— Привет, — кивает он.
— Слушай, дай мне… десять минут, не больше, клянусь. Как раз тут наклёвывается, погуляй пока, ладно, — частит Волчок и снова исчезает в толпе, даже не дождавшись его ответного кивка.
А он отправляется бродить по залу, равнодушно разглядывая — только, чтобы не выделяться из толпы — выставленный товар. Домашние, дворовые, взрослые, подростки, совсем мелюзга, мужчины, женщины, негры, мулаты, трёхкровки…. Что ж, Волчок делает здесь неплохие деньги. И не один Волчок. Но сам он таким ремеслом не займётся. И народу здесь слишком много кормится, и не только полиция, но и СБ за этим приглядывает, и душа у него к этому не лежит.
— Ну вот, — подкатывается к нему Волчок. — Всё уладил. Теперь так. Слушай.
Надо отдать Волчку должное: когда доходит до дела, то ни многословия, ни неопределённости. У Волчка всё чётко, выверено и прибыльно. Для самого Волчка. Но ссориться с ним Волчку очень невыгодно, и потому условия не очень щедрые, но и не прижимистые. Выслушав Волчка, он кивает, и сделку можно считать заключённой.
— Ну и отлично, — сияет Волчок. — Слушай, а ведь неплохой товар. Ты посмотри только. Дорого, конечно, но себя окупает.
Да, конечно, торчать у выставочного помоста и не обсуждать товар нельзя. Он смотрит в указанном направлении, рассматривает обнажённых до пояса красивых молодых мужчин. А Волчок трещит без умолку.
— А это вообще редкость. Такого я бы и себе взял, для своей, да свой спальник… слишком дорогое удовольствие. Как он тебе, а?
Смуглая красновато-коричневая кожа, чёрные прямые волосы косой прядью, но… но, чёрт, это же… Он не додумывает, а Волчок зудит: