Мамми взяла прикреплённый к тетради длинным шнурком карандаш и старательно проставила палочки напротив нарисованных столбиком слева картинок: простыня, полотенце, мыло, наволочка, тюфяк, одеяло.
— Вот так, парень. А когда рассчитаешься за них, я зачеркну, чтоб крест получился. Понял?
Чак кивнул и осторожно спросил:
— И что, так и останется у меня?
— А куда ж ещё? Вычесть вычтут, и будет как купленное. Раз крест стоит, значит, без возврата.
— Понятно, — хмыкнул Чак.
Они вышли из кладовки, Мамми заперла её и открыла соседнюю. Здесь была одежда. И тоже всё разложено — рубашки, штаны, кофты, юбки, куртки, сапоги, шапки, платки, а детское отдельно…
— Держи. Штаны, рубаху, куртку, сапоги, портянки… две пары… шапку ещё…
— И тоже, — Чак подбородком придерживал заметно выросшую стопку, — в вычет пойдёт?
— А как же! На халявщину жить — последнее дело. Сапоги если малы, поменяю.
И здесь такая же тетрадь. Мамми записала на его странице выданную одежду, и они пошли к выходу.
— Мамми, — вдруг спросил Роб, — так чего, так и будет лишнее без дела лежать?
— Кто ж без массы Джонатана такое решит, — Мамми вытолкнула Роба из кладовки.
— А масса Фредди?
— Иди, я сказала, вот масса Джонатан приедет, ему и скажешь. Помоги лучше донести.
— Обойдусь, — отказался Чак.
Когда он вошёл в кухню, Фредди там не было. Уже легче. Чак отнёс все вещи в свою выгородку, свалил на кровать. Что ж, от чего бежал, к тому и вернулся. Он уже заметил, что все, даже беляк, в рабском. Одежда, правда, крепкая, целая, хотя… за год особо сносить и не успели. Сволочь, конечно, Бредли: за рабское шмотьё вычитает. Да ещё за жратву, за жильё… это ж сколько на руки останется? В прошлую пятницу хорошо заплатили, за три рабочих дня и за сверхурочную первого, тут ничего не скажешь, не обманули. А вот что теперь будет?
За этими мыслями он разобрал по табуреткам и гвоздям вещи, взял тюфячную и подушечную наволочки и пошёл искать набивку. Сена, конечно бы, лучше, на опилочном жёстко.
Роланд показал ему, откуда можно взять сена и сказал, чтоб брал, сколько надо. Хватило и на тюфяк, и на подушку. Роб настырно вертелся рядом и опять вылез с вопросом.
— Ну, а сена сколько ушло?
Если бы не страх перед параличом, Чак бы за это так врезал… а Рол только заржал и стал объяснять, что этот брикет масса Фредди не разрешил задавать ни коровам, ни лошадям, даже на подстилку, так что…
— А взвесить надо, — убеждённо сказал Роб. — Немеряное даром тратится.
Тут Рол совсем зашёлся, как от щекотки. Чак сцепил зубы и вместо уже готового сорваться ругательства ограничился кратким:
— Ишь… цепняк!
Рол сразу перестал смеяться.
— Роб, сходи-ка посмотри, что мамка делает, поможешь ей.
— Ага!
И, когда мальчишка выбежал, укоризненно сказал Чаку:
— Что ты… совсем уже?! При мальце и такое.
— А что? — Чак сдерживался из последних сил.
— Чего-чего… А ничего, а пацана не трожь, понял?
Рол сердито оглядел его, рывком переставил соседний брикет.
— Набрал себе? Ну и мотай отсюдова!
Чак поджал плечами, взял тюфяк и подушку и пошёл в барак.
В кухне гремела крышкой закипающая кастрюля и хныкал перебиравший на столе крупу мальчишка.
— Да-а, так Джерри ты не посадила, а меня-а…
— А Джерри крупу Бобби утащит, — в кухню вошёл Роб и сел рядом с Томом. — Ты смотри, вот эти два зерна хорошие, а сор из крупы надо курам отнести, так выгоднее.
— Это чем? — еле выговорила сквозь смех Мамми.
Ответа Роба Чак не услышал, пройдя в свою выгородку. Бросил тюфяк на кровать, огляделся. Нет, никто не заходил, оставленные им секретки не тронуты. Ну… ну, вляпался он… психушка какая-то, всё не как у людей. Он застелил кровать, повесил свою кожаную куртку на гвоздь рядом с рабской, сумку с вещами засунул под кровать. Прислушался. От кухни доносились детские голоса, но слова неразличимы. Что ж за порядки здесь такие?
— Эй, — сказали вдруг за дверью, — как тебя, Чак, ты где?
— Здесь, — откликнулся Чак, привычно сделав шаг в сторону, чтобы не оказаться под пулей, когда стреляют на голос.
Вошёл Сэмми.
— Ты того, ежели полка нужна или чего там, пошли, я-то шабашу уже.
Полка? Да, полка ему нужна.
— Пошли, — кивнул Чак.
В кухне ещё перебирали крупу, у рукомойника Мамми умывала Джерри, от плиты тянуло умопомрачительными запахами.
А на дворе снова сыпал мелкий холодный дождь, и ветер опять рябил и морщил лужи. Высокий негр шёл от кладовок к бараку, а рядом с ним вприпрыжку бежал мальчишка.
— Эй, Ларри, пошабашил? — окликнул его Сэмми.
— А как же, — улыбнулся Ларри. — Обедать пора.
— Ну, и мы мигом.
В кладовке, заваленной всяким хламом, обломками и остатками мебели, сравнительно быстро отыскалась даже не полка, а небольшая этажерка, которую вполне можно в дело пустить, если вон ту рейку вместо ножки приспособить.
— Сам справишься или сделать тебе?
Чак на мгновение, но уже привычно стиснул зубы, глотая просящееся на язык ругательство.
— Сам.
Сэмми не стал спорить. Чак взял ещё молоток, горсть маленьких мебельных гвоздей, и они пошли обратно в барак.
— Щас пообедаем, — гудел Сэмми, — а потом сделаешь. После обеда время уж наше.