Аналогичный мир - 4 (СИ)

Бурлаков ушёл в спальню, разобрал постель и прислушался. Вроде хлопнула дверь ванной, Серёжа сказал, что бритва у него с собой, хотя вряд ли он будет бриться, да и что там брить, он же мальчик совсем, ну вот, вот оно и наступило, снова дверь ванной, кабинета, мальчик лёг. Мучительно хотелось пойти посмотреть, удобно ли ему, но понимал, что делать этого нельзя, реакция непредсказуема, нет, надо ложиться и спать, господи, какой был день…

Андрей разделся до трусов, откинул одеяло и лёг, укрылся, нашарил выключатель настенной лампы — всплыло вдруг в памяти смешное слово «бра» — и щёлкнул им. Темнота оказалась светлее, чем дома, фонарь, что ли, за окном, и не такой тихой, что-то где-то булькало и переливалось. Ну, что же, это он сделал, смог, переломил себя. И неплохо, в общем-то, получилось. На все его условия согласились, он ничем не поступился и Эркина не обделил. А на свадьбу он устроит, всех соберёт, то-то у профессора глаза на лоб полезут. Об игре в поезде Андрей уже не думал. Мало ли что бывает, было, да и прошло. И спал он спокойно. Без снов.

Бурлаков лежал без сна, в каком-то странном забытьи. Не было ни мыслей, ни чувств, пустота, но тёплая, нестрашная и очень приятная пустота покоя. Какие же слова нашла Женя, что мальчик понял и приехал. Да за одно это… это неважно, всё неважно, здесь, совсем рядом, за стеной спит его сын, чудо всё-таки есть. Выжил, сохранил память и рассудок, и… чудо, и ещё раз чудо, и ещё раз. Он засыпал и просыпался от страха, что ничего не было, и прислушивался, пытаясь уловить за стеной дыхание.

Когда в очередной раз Бурлаков открыл глаза, окно — он вечером забыл задёрнуть штору — было серым. Значит, утро. Он откинул одеяло и сел. На часах уже начало восьмого. Мальчик пусть спит, конечно, но чайник надо поставить, и что-нибудь из еды, чтобы, когда проснётся, всё было готово.

Бесшумно двигаясь, он навёл порядок в спальне и пошёл на кухню. В кабинет он не заглянул: мальчику это может не понравиться, ещё подумает, что за ним следят. Обычно утром Бурлаков ограничивался чаем с бутербродами, но сегодня не простое воскресенье, да, а где-то у него было сало, яичница с салом — это то, что нужно молодому голодному парню.

Андрей, проснувшись, не сразу сообразил, где он и почему вокруг так много книг. В библиотеке ему ещё не приходилось ночевать. А, сообразив, тихо засмеялся и сел, спустив ноги на пол. Тот показался приятно прохладным, и Андрей, не обуваясь, как был, в одних трусах, встал и пошлёпал на кухню, где упоительно пахла и трещала на огне яичница.

— А чего, утро уже?

Бурлаков вздрогнул и обернулся. Его сын. Взлохмаченный, полуголый, стоя в дверях кухни, протирал кулаками глаза. Как… как когда-то, теми же детскими движениями. Но белая кожа, туго обтягивающая костлявое худое тело, испещрена, исполосована шрамами и рубцами, торчат шары коленных суставов, шишки сросшихся переломов на рёбрах… У Бурлакова вдруг ослабли руки, и тарелка звонко ударилась о край стола, отскочила, раскалываясь на две половинки, и уже на полу разбилась на мелкие осколки.

— Ты чего? — удивился Андрей.

Он наконец протёр глаза и удивлённо смотрел на Бурлакова, на его побледневшее застывшее лицо.

— Ничего, — глухо ответил Бурлаков, отворачиваясь к плите, чтобы не броситься обнять и прижать к себе этого изломанного, изорванного беспощадной вражеской силой мальчика. — Иди, умывайся. Завтракать будем.

— Пожрать я завсегда, — согласился Андрей, поддёргивая сползающие трусы, и, уже повернувшись уходить, сообразил: — А-а, так ты этого, — он похлопал себя по груди, — испугался? Ништяк, зажило уже всё.

Он изобразил залихватский блатной плевок и вышел из кухни.

Собирая осколки, Бурлаков слышал, как он, насвистывая, возился в ванной, ходил то в прихожую за своей сумкой, то в кабинет. И наконец Андрей вошёл в кухню уже в джинсах и аккуратно заправленной и застёгнутой на все пуговицы рубашке, свежевыбритый, со сверкающими в кудрях надо лбом каплями воды.

— А вот и я! Пожрать ещё есть что?

— Садись, — улыбнулся Бурлаков. — Кофе хочешь?

— А ну его к богу в рай, — весело отмахнулся Андрей, усаживаясь к столу. — Чай не в пример лучше.

И, уже начав есть, быстро вскинул на Бурлакова глаза.

— А чего ты испугался так? Я уже ого-го, ты б меня прошлой весной увидел, вот это было да-а!

Бурлаков сглотнул вставший в горле комок.

— Сейчас… всё в порядке?

— В абсолютном!

Андре даже подмигнул ему и снова набросился на яичницу. В самом деле она была такой вкусной, или это он так проголодался? А профессор тоже ничего, наворачивает — будь здоров.

— Поезд у меня в шесть.

— Я помню, — кивнул Бурлаков. — Пройдёмся по центру, Гостиный двор в воскресенье работает.

— Дело, — улыбнулся Андрей. — А то из столицы без гостинцев нельзя.

— Да, конечно, — поддержал Бурлаков и внезапно, сам не ждал, что сорвётся, спросил: — Как ты выжил?

Андрей отодвинул опустевшую тарелку, отхлебнул чаю.

— Ты про что? Про лагерь, заваруху или Хэллоуин? Или про всё сразу? Жить хотел, вот и выжил. Ну и… помогали мне, конечно.