Анархия и Порядок

Божественное право, коллективное право существует, значит, в Государстве, какова бы ни была его форма, монархическая или республиканская. Его два составных принципа – принцип власти и принцип свободы, каждый, имея отдельную организацию и взаимно пополняя друг друга, образуют в государстве одно органическое целое.

Власть и сила Государства, сила, столь необходимая как для поддержания права и общественного порядка внутри, так и для защиты страны против внешних врагов, представлены «этой великолепной централизацией» (подлинные слова г. Тьера, осуществленные ныне г. Гамбеттой; они выражают интимнейшее убеждение, чтобы не сказать культ – всех доктринерных, авторитарных либералов и громадного большинства республиканцев Франции), этой прекрасной политической, военной, административной, юридической, финансовой, полицейской, университетской и даже религиозной машиной государства, бюрократически организованной, основанной революцией на развалинах прежнего партикуляризма провинций и образующей всю силу современной власти.

Политическая свобода представлена в Государстве законодательным собранием, избранным свободным голосованием страны и регулярно созываемым. То собрание имеет своей задачей не только регулировать расходы и участвовать, как единственный законный представитель национального суверенитета, в законодательстве, но оно постоянно контролирует еще во имя этого самого суверенитета все действия правительства и оказывает общее положительное влияние на все дела и решения власти как во внутренней, так и внешней политике страны. Различные способы организации этого права зависят меньше от принципа, чем от характера местных и преходящих обстоятельств, нравов, степени образования, политических условий и обычаев страны. Логически говоря, в унитарной и централизованной стране, какова, напр., Франция, должна бы существовать лишь одна палата. Первая палата, или Верхняя палата, имеет основание существовать лишь в стране, где, как в Англии, дворянская аристократия составляет еще юридически и социально отдельный класс, или же в странах, как Соединенные Штаты и Швейцария, где провинции (кантоны, штаты) сохранили в самых недрах политических единиц автономное существование; но не в такой стране, как Франция, где все граждане объявлены равными перед законом и где все провинциальные автономии растворились в централизации, не допускающей ни малейшей тени независимости и различий, ни коллективных, ни индивидуальных. Создание Палаты пэров, назначаемых пожизненно королем, объясняется, следовательно, в конституции 1830 г. лишь как мера предосторожности, которую нация сочла нужным принять против себя самое, как благоразумно поставленную ею преграду ее собственному, слишком революционному темпераменту. (Из этого, во всяком случае, следует то, что эта Верхняя палата – Палата пэров, Сенат, – не имея никакого органического основания для своего существования, никаких корней в стране, которую она никаким образом не представляет; не имея, следовательно, никакой силы, ни материальной, ни моральной, которая была бы свойственна ей, существует всегда лишь ради удовольствия исполнительной власти и лишь как отделение ее. Это очень полезное орудие для того, чтобы парализовать, часто чтобы уничтожить силу собственно народной Палаты, уничтожить так называемое представительство национальной свободы; чтобы осуществить деспотизм в конституционных формах, как мы это видели в Пруссии и как мы еще долго будем видеть в Германии. Но она может оказать правительству эту услугу лишь постольку, поскольку это последнее сильно само по себе: она ничего не прибавляет к его силе, будучи сама сильна лишь властью, как бюрократия. Поэтому всякий раз, как вспыхивает революция, она исчезает, как тень.)