Анархия non stop

— Ему же хуже. Каждый раз я ругался с красными, когда те присылали к нам своих комиссаров или требовали дополнительных эшелонов с зерном. Партия не простила мне еретического плана — окружить советскую республику по границам анархическими беспартийными районами. Да и набатовцы себя повели не очень, признав, что реальная политическая ситуация в Махновии больше напоминает не анархизм, а военную средневековую демократию, нашу реальность они в конце концов определили как реакционную, а не революционную.

— Окончательно избавиться от популярного партизанского вожака Троцкий приказал только после совместного антиврангелевского похода?

— Вымоченные в гнилом море, практически без поддержки, мы опрокинули главные белогвардейские линии и потеряли больше половины состава. После этого Лев Давидович публично объявил всех нас мелкобуржуазными врагами. Но Первая конная, зараженная анархическим влиянием, отказывается идти против вчерашних союзников. Пошлите латышей, эстонцев, они там ничего не понимают — советует Троцкий. Прибалты на бронепоездах действительно нас сильно потрепали. Бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не поумнеют, — выдвинули мы новый лозунг и ввязались в отчаянную, заранее, пожалуй, обреченную борьбу. Позже, уже в Париже, я внимательно следил, как сталинские историки присваивают Красной Армии одну за другой все наши военные победы, зла не держу, но считаю, РСФСР много потеряла, не договорившись с нами без пулеметов, послушав Троцкого.

— Еще позже Мао сформулирует партизанский сценарий: сначала деревня выступает против города, потом деревня имеет две власти, одна прилетает на железных крыльях, другая сидит в это время с обрезом в кустах, наконец, деревня идет маршем на город и захватывает сердце страны. По этой формуле вы совершили типичную колумбийскую ошибку, т.е. пытались удержать за собой отдельный, причем гигантский, район и наладить там лучшую жизнь, отказавшись от претензии на захват геополитического центра.

— Ситуация в 21-м году уже была против меня, против похода на Киев.

— Ситуация всегда выступает против великого человека.

— Ни себе, ни жене, ни другим я не позволял считать себя великим. Продразверстку комиссары мудро заменили налогом, перед обескровленной деревней лампочкой Ильича замаячил нэп. Преследуемые со всех сторон, мы могли только огрызаться. Народ, отравленный дымом, оглушенный пальбой, тихо привыкал к новым, большевистским деньгам.

— Вас помнят, как публично взрывавшего тюрьмы, арестовавшего бердянское ЧК. Рассказывают, батька выливал на улицы сотни литров дорогого вина, рисовал от руки, в отместку большевикам, «новые» купюры с саблезубым Лениным, по личному радио приветствовал мятеж в Кронштадте. Короче, самозабвенное шоу — все, что остается загнанному повстанцу, не умеющему сдаться. Что из перечисленных событий правда, а что пропаганда?

— Какая разница? Не важно как было, важно как помнят, как хотят помнить. Шахматы один умелец мне вырезал, в виде двух армий — коммунистов и махновцев, после ранения в голову я не мог уже играть в шахматы, нервов не хватало. Те, кто ценил жизнь выше идеи, послушались Котовского, переходили к красным и неплохо, хоть и нелегко, себя там чувствовали вплоть до 37-го года. Другие просто уходили из революции, степной корсар Лепетченко торговал в 30-х мороженым в Киеве. Самые верные вместе со мной перебрались в Румынию, те, кто не нуждался в цепи, миске и будке, хотели поднять тамошних против бар, потом в Галицию, где меня арестовали вместе с женой и закупорили в польский лагерь. Был громкий процесс, Москва требовала меня выдать. В Париж удалось выбраться не сразу.

— Чем вы занимались в Париже?

— Скромный — моя каторжная кличка, теперь ко мне обращались только так, потому что я себя чувствовал, как на каторге. Вместе с другими товарищами трудился в анархо-синдикалистском журнале, работал маляром, плел лапти на продажу, вырезал из дуба чертей, придавая им черты старых недругов как с красного, так и с белого берега. Восемь пулевых ран. Шесть колюще-режущих. Истерические припадки и отсутствие денег на фрейдиста.

— Ваша смерть обошлась без некрологов как в советской, так и в эмигрантской прессе, не считая малочитаемых анархистских листков.

— Однако мы были. И мы будем еще. Помню одного морфиниста в нашем штабе, он говорил: «революция — это наркотик на всю жизнь» — и очень верил в переселение душ.

— Была ли в СССР частная собственность?

— Мне кажется, да, была.

— Это неправильный ответ.

— Я знаю, но мне все равно кажется, да, была, хотя и не могу этого доказать. Частная собственность — это когда возможна кража.

Доктор Маркузе