Анархист

– В соответствие с декретом о предоставлении председателю Сибревкома чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы, постановляю: изымать принудительно излишки продовольствия у кулацкого элемента с доставкой этих излишков без промедления на ссыпные пункты для эвакуации их в центральные губернии.

Ускорить формированию реквизиционных отрядов. Всемерно привлекать в них коммунистов и комсомольцев из городского пролетариата. В помощь коммунистам Алтая Сибревком выделил двадцать шестую стрелковую дивизию. Ваша задача, товарищи, безжалостно и беспощадно использовать эту силищу в борьбе против кулаков-мироедов.

Вести на селе активную агитацию за сдачу продовольствия. Напоминать кулакам и подкулачникам о том, что Советская власть безмерно добра к ним, но и её доброта не безгранична. В случае недостаточной активности по сдаче продовольствия брать в заложники членов их семей, до тех пор пока не будет выполнен план хлебозаготовок в полном объёме.

– Вы только вдумаётесь, товарищи! – Хлопнул в сердцах ладонью по столу Смирнов, – С 1 августа 1920 года по 1 марта 1921 года Сибирь должна дать 110 миллионов пудов хлеба. Это четверть задания всей Советской республики!

– Товарищи! Как говорит нам дорогой наш вождь Владимир Ильич Ленин, – Смирнов зашуршал бумагами, – всякое сопротивление кулачья должно беспощадно подавляться. Этого требует интерес всей революции, ибо теперь везде «последний и решительный бой» с кулачьем! Все на борьбу с кулаком! Даёшь стране зерно!

Зал, дождавшийся, наконец, окончания, с облегчением рукоплескал. Затем встал и нестройным хором затянул:

Вставай, проклятьем заклеймённый,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущённый
И смертный бой вести готов.

Это последнее выступление на съезде. Оно послужило точкой отсчёта самой жестокой страницы гражданской войны на Алтае. Ни карательные экспедиции чехословаков, ни колчаковские массовые экзекуции, ни анненковские расстрелы не сравнились с ней по жестокости.

В ответ заполыхают огни мятежей по всему степному краю. Загремят выстрелы обрезов, займутся ярким пламенем конторы сельсоветов и закричат диким криком заживо сжигаемые комбедовцы[16]. Достанется и совершенно ни в чём не виноватым сельским учителкам и фельдшерицам. Маховик войны раскрутится на полную катушку.

…

Матвей Ворожцов, известный среди старых членов ВКП(б) под партизанской кличкой «Анатолий», в компании Смирнова возвращался с заседания съезда к себе в общежитие. Хоть и он начальник батальона барнаульской ЧК, своего угла у него пока не было. Не до того. Ночевал и вёл нехитрый быт он в комнатке казармы чекистов на Петропавловской. Предсибревкома увязался с Матвеем, видно не мог отойти ещё от горячки выступления.

Гроза только что кончилась, смыв обычную для сибирской провинции пыль и грязь. Воздух искристо свеж и напоён запахами травы и озона, доносившимися с Оби. Казалось, всё уже между ними оговорено. Все планы распланированы, все решения приняты.

Внезапно Смирнов мягко придержал Матвея за рукав гимнастерки.

– Слушай, товарищ Ворожцов, ещё один вопрос вспомнил. – Как там тот анархист? Ну, помнишь, у которого ты зимой армию увёл.

– Гришан Рогов? Как же мне его не помнить… – вздохнул с лёгкой досадой Матвей. – Сбежал он. Растворился в тайге. Как будто кто ему шепнул про нашу операцию. В избу, где он прятался, снаряд прямо в крышу попал. Мы потом по брёвнышку её раскатали, ни следа не нашли. Зато на берегу Чумыша нашли труп одного из дозорных с простреленной башкой. Второго нашли выше по течению, его тоже кто-то жизни лишил. Теперь Гришку не поймать, тайга большая… До победы мировой революции искать можно… Если только сам снова воевать не начнёт.

– Жалко, что упустили! Очень опасный элемент. Ещё опаснее, что ему удаётся от чекистов убегать. Народ идёт за удачливыми.

– Иван Кузьмич, дорогой, я тебе честно скажу, – Ворожцова потянуло на откровенность. Наверное, чистый воздух немного помутил рассудок. – Гришан так-то мужик хороший, за народ душой болеет, к тому же умный, решительный, организатор опять же отменный…

– Э-э-э! Постой! товарищ Ворожцов, Вот это и есть самое печальное. Умный, решительный, везучий, – и против нас! Поэтому он куда опаснее придурковатых эсеров, да кокаинистов-колчаковцев. Этим народ не верит, и за ними не пойдёт, хоть ты их режь. А за такими мужиками от сохи, да с удачей, да умными… Вот скажи, только честно, ты бы за ним пошёл?

– Нет, конечно, он же против коммунистов, против товарищей Ленина и Троцкого. Да он бы меня и пристрелил бы при первой возможности. Я ж у него армию распропагандировал и увёл. Кто ж такое предательство простит?

– А, ну, да! – Смирнов глухо хохотнул, – тебя он точно пристрелит. Короче, сам понимаешь, поймать его надо как можно быстрее. Кстати, а родственники у него есть?