Анархизм и другие препятствия для анархии

Да, говорят авторы этого текста. Больше того: они утверждают, что эгоизм, полностью себя осознавший и отбросивший все препятствия к собственной реализации, представляет собой коммунизм. Они презирают и альтруизм, и узкий эгоизм, эгоцентризм – как две разновидности морализма, дополняющие друг друга и конкурирующие между собой на службе государства и капитала. Они призывают нас к щедрой, не знающей границ жадности, оставляющей позади самопожертвование и мелочное себялюбие, которое включает в себя присвоение всего и всех всеми и каждым из нас. «Богатство – это другие», – писал Раскин. Радикально и вполне рационально осознавая это, эгоист обогащает себя в других и посредством других. Лучшее, наиболее удовлетворяющее в общественной жизни – секс, разговор, творчество – объединяет «отдать» и «получить» в единую игровую деятельность, богатую положительной обратной связью. Для ясно мыслящего эгоиста попросту мало любой вещи, не дотягивающей до эгоизма обобщенного.

Индивидуалист всего лишь молится на свои капризы. Идея в том, чтобы ими жить.

Не обман ли это, не салонная ли это шутка? Намеки на это, безусловно, присутствуют. Может быть, это просто путаное упражнение в совершенно несообразной эклектике? Эгоист-индивидуалист, разумеется, будет настроен скептически, но ему не следует сходу лишать себя того умного (и занимательного), что можно найти в этой уникальной атаке на очевидные для него истины. Противоречия бьют в глаза, однако совсем не просто сказать, вызваны они иррациональностью авторов или их верностью реальной жизни. Если и вправду можно представить себе «марксизм-штирнеризм», то под вопросом оказывается любая из ортодоксальных идеологий, без конца поминающих свободу или освобождение – включая анархизм. Полемическое выступление полезно практически или бесполезно вообще. Единственное, ради чего стоит читать эту книгу – и авторы первыми согласятся с этим, – это то, что вы из нее можете почерпнуть.

Способ рассуждения, принятый в книге, может показаться необычным – по крайней мере для тех, кто не знаком с гегельянским марксизмом, «критической теорией» и последними французскими модами в авангардном дискурсе. Но он вполне в традиции тех (в основном европейских) оппозиционных течений, которые – как дадаизм и сюрреализм – пытались совмещать иконоборство политическое и культурное. В конце 1950-х годов основанная во Франции международная организация под названием Ситуационистский Интернационал возобновила этот проект, причем крайне продуманно и радикально. Ситуационисты указали на то, как «спектакль» современного капитализма (включая ленинистские разновидности), организация видимости, вставляет себя как барьер между изолированными и доведенными до невроза индивидами и миром, который они своей деятельностью производят, но не могут ни контролировать, ни даже понимать. Непосредственный опыт заменяется опосредованным, расщепление обыденной жизни на множество стандартизованных, заранее произведенных ролей создает индивидов, снабженных блестящим набором навязанных «вариантов выбора», но лишенных реальной автономии, поскольку утеряна инициатива и желание строить свою собственную жизнь. В политике ситуационисты горячо осуждали признанных левых, но, приняв коммунизм рабочих советов, сами сместились в сторону ультралеваков. С одной стороны, призыв к отмене работы (к преобразованию ее в продуктивное игровое времяпрепровождение), а с другой стороны, к советам рабочих – вот только одно из тех противоречий, которые ситуационисты не смогли разрешить. Всеобщая забастовка во Франции в 1968 году подтвердила тезис ситуационистов о том, что общество изобилия всего лишь модернизировало бедность, – и даже придала широкую известность некоторым ситуационистским лозунгам. Но Ситуационистский Интернационал не знал, что делать дальше, и в 1971 году распался.

С тех самых пор ситуационистские идеи – и позы – просачиваются в поп-культуру, а менеджер «Секс пистолз» Малькольм Макларен был, по-видимому, первым, кто стал продавать денатурированный ситуационизм модным кругам. В начале 1970-х группы «про-ситу» (так они назывались) появились в Лондоне, в Нью-Йорке и особенно – в окрестностях Сан-Франциско. Одна из этих групп, «Отрицание», в 1973 году пересобралась под названием «Для себя», и к следующему Первому мая произвела обсуждаемый текст. «Для себя» особенно обязаны были ситуационисту Раулю Ванейгему – чье восхваление «радикальной субъективности» «хозяев без рабов» играет важную роль в теории, изложенной в «Праве на жадность». Группа распалась слишком скоро, причем многие ее члены деградировали и вернулись к тому марксизму, от которого так до конца и не смогли отойти.