Анастас Микоян

Разумеется, и политики, и газетчики раскопали все материалы, касающиеся первого визита Микояна в США осенью 1936 года, произведённые им закупки промышленного оборудования на огромные суммы, встречу Микояна с Генри Фордом. Подняли историю военного ленд-лиза. Оказалось, что Микоян, во-первых, эксперт в советско-американских отношениях, во-вторых, либерал по убеждениям, в-третьих, признаёт американское экономическое могущество и уважает трудолюбие и предприимчивость американцев. Это создало исключительно положительный, благоприятный фон для переговоров.

Ситуацию пытались испортить представители венгерской диаспоры: они устраивали пикеты и даже демонстрации (малочисленные), клеймя Микояна как соучастника вторжения 1956 года. Впрочем, до открытых провокаций дело не дошло. Советского гостя охраняли 275 американских сотрудников спецслужб.

В американском турне, продолжавшемся с 3 по 20 января, Микоян проявил все свои лучшие качества. Он поразил американцев открытостью, остроумием, а главное, своей гиперактивностью. Он раздал десятки интервью, несколько раз выступил по телевидению. Он, как в прошлый раз, проехал всю страну от побережья до побережья. Оказавшись в Лос-Анджелесе, он умудрился найти время и поехал на север Калифорнии, в городок Фресно, там компактно проживала армянская община — сыновья и внуки националистов-дашнаков. Этот визит Микояна во Фресно зафиксирован в художественной литературе: писатель Уильям Сароян написал превосходный рассказ, «Гала-банкет в честь Микояна».

Рассказ — очень смешной и выставляет представителей армянской диаспоры робкими провинциалами. Микоян же описан как персона громадной величины, которую невозможно ни смутить, ни поколебать. Армянские эмигранты выкладывали по 25 долларов за возможность попасть на торжество и посмотреть на Микояна. «Согласно преданию, — пишет Сароян, — Микоян, несомненно, сделал головокружительную карьеру, не отказывая себе при этом в полноценной и здоровой личной жизни: у него верная жена-армянка и несколько сыновей; он также водит дружбу с молоденькими балеринами из Большого и Ленинградского театров. Дальше — больше: если верить сплетням из Вашингтона, Микоян — желанный гость на любых вечеринках — дипломатических, культурных или общественных. Он, без сомнения, слывет одним из самых одаренных, искусных, толковых и упорных русских дипломатов; к тому же он — душа компании во время застолья. Подвижный и энергичный, он знал толк в выпивке и блестяще справлялся с выпитым. Аналогичным образом, он знал толк и в партнершах по танцам и умел обращаться с ними не менее блестяще, отпуская такие остроты, которые могли бы вполне сойти за американские. Интересно, догадывается ли его правительство о перевоплощениях Микояна в Вашингтоне: в любителя мороженого, которое он ввел в русский обиход, или в ценителя гамбургеров и хот-догов?»

Ещё одна цитата: «Американские газеты, журналы, радио и телевидение были настолько перенасыщены Анастасом Микояном и уже так долго, что когда настал час его прибытия на гала-банкет во Фресно, то даже самые отъявленные циники и злостные недоброжелатели среди армян пришли в невольное замешательство и принялись репетировать, что они ему скажут, если им доведется встретиться с ним лицом к лицу:

— Ах, Микоян, джан-джан! Мы вас так любим!»

Наконец Сароян приводит прямую речь Анастаса Микояна: «Я всю жизнь отвечаю на каверзные вопросы. Но здесь и сейчас прошу снисхождения. Трое президентов вашей страны, с которыми я встречался и работал над судьбоносными мировыми проблемами, задавали мне нешуточные вопросы, на которые я отвечал к их удовлетворению. Возможно, следующий президент задаст мне вопросы, поднятые вами, и тогда я отвечу на них, и если это вас еще будет интересовать, мои ответы появятся в американских газетах».

Ещё одно доказательство того, что художественный текст оказывается точнее и богаче, нежели сухой факт, вскрытый учёными историками.

История как наука является частью культуры, а культура состоит из того, что записано и отображено. Остаётся только то, что записано.

Кто бы знал о сахалинских каторжанах, если бы Антон Чехов не написал свою книгу?

Кто бы знал о колымских лагерях, если бы Варлам Шаламов не оставил о них уникальное художественное свидетельство?

Кто бы знал о психическом заболевании Сталина, если бы Микоян — один-единственный — не оставил об этом однозначного письменного свидетельства?

Писатель Василий Авченко в начале 20-х годов нынешнего, XXI века выдвинул теорию, согласно которой географическое пространство формируется художественным словом. По его версии, если бы, например, Русская Аляска была бы описана каким-либо квалифицированным литератором в большом романе — она бы не была продана. Аляска не попала в культурное поле России и выбыла из поля политического и географического. И наоборот, повесть Владимира Арсеньева «Дерсу Узала» (1923), вышедшая в нужное время, крепко привязала дальневосточный Приморский край к российской культуре. Уссурийская тайга попала в культурное поле, как и берёзовые рощи средней полосы.