Настася столкнулась на крыльце с Яном, уже когда солнце зашло за горизонт, и луна вступила в свои права. Ян был небрит, в одной рубашке и собирался куда-то уходить. Он встал одной ногой на земле, а другой на ступеньке, когда увидел приближающуюся Настасю. Она выглядела свежей и еще более юной, ее коса растрепалась.
– Пан, – сказала она, подходя, и поклонилась, как делала всегда перед паном Маскевичем, или перед Яном, но в присутствии родителей.
– Прекрати, – он тут же прервал ее.
– С тобой все хорошо? – Настася подняла глаза.
– В порядке, – а Ян наоборот опустил глаза.
– Еще не собираешься спать? Уже поздно. – волнуясь, произнесла она, будто чувствуя, что нужно продолжить разговор. Они уже давно не разговаривали.
– Настась, ты меня прости, я не хотел тебя обидеть и ничего плохого не хотел. Я, по правде говоря, девушек не успокаивал никогда, – произнес он ровным и тихим голосом, все еще глядя вниз, на землю.
– Я и не думала о тебе плохо. Просто этот мерзкий тип, я тогда шибко испугалась, вот и вела себя, как ужаленная. Так что ты меня прости, – она села на ступеньку, ожидая продолжения душевного разговора. Он тоже сел рядом, наконец улыбнулся и глубоко вздохнул. Они больше не нашли, что сказать друг другу, Настася склонила к нему голову, а он обнял ее за плечо. В детстве они мирились по-другому: либо приносили друг другу леденцы, либо просто мирились на мизинчиках. Но это было так давно, что они и позабыли. Они ведь теперь были взрослыми, или считали себя таковыми. Снова было слышно трескотню цикад, шелест травы и листьев. Откуда-то из леса даже доносилось уханье филина. Небо было еще ясным, но с востока уже надвигались подсвечиваемые луной облака. «и все-таки здесь звезды ярче» подумал Ян.