Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Проблемы начались, когда после возвращения Боткина из замка Зееон в Америку он опубликовал серию статей о претендентке. Интерес к ее личности, в особенности в Америке, был настолько велик, что, как вспоминал Глеб, «он был буквально завален заказами на статьи», и эти заказы сулили весьма немалые доходы. На первых порах он был осторожен и даже отказывался от тех предложений, которые могли бы обогатить его лично {27}. Однако со временем его вера в Ратлеф-Кальман и убеждение, что она снабжает его точными сведениями, привели к появлению преувеличений. Герцог Лейхтенбергский лично выразил протест по поводу одной из статей Глеба, настаивая на том, что в ней допущены недопустимо грубые искажения его высказываний, и судя по всему, Глеб был вынужден это признать {28}. То, что Глеба уличили во лжи, нисколько не помогло остановить его растущее безрассудство. После одной из его публикаций великий князь Андрей Владимирович возмущался: «Тон последней части статьи абсолютно недопустим… Глеб здесь берет за основу не факты, но бессовестные и лживые сплетни. Неужели у Глеба совсем нет ни разума, ни такта, чтобы понять, как это неуместно и даже вредно для русского человека поливать грязью свой собственный народ на страницах зарубежной прессы? Столь же недостойными я нахожу его пассажи, направленные против великого герцога Гессенского… Он практически уничтожил больного человека». {29}

Однако Глеб видел врагов повсюду, он был убежден, что семейство Романовых отказывает Чайковской в ее притязаниях потому, что иначе она сможет получить деньги, положенные Николаем II в банки Европы. Считая своей задачей защиту прав «Анастасии», Глеб становился все более и более настойчивым в стремлении заставить фрау Чайковскую подать иск с претензией на долю богатств, которыми, по всеобщему мнению, владеют Романовы. На первых порах его приезды в «Кенвуд» и визиты к претендентке носили дружественный характер, хотя при этом он не разделял осторожность, которую Ксения Георгиевна проявляла в отношении ко всей ситуации. Но вскоре он, судя по всему, пожаловался фрау Чайковской, что княгиня не особенно печется о ее интересах. Являясь человеком недоверчивым и подозрительным, фрау Чайковская всегда болезненно реагировала на любые подозрения, какими бы беспочвенными они ни были, и она начала изливать переполнявший ее гнев на свою несчастную хозяйку дома. Конфликт быстро перерос в шумный скандал с участием трех действующих лиц. Ксения обвиняла Глеба в желании использовать Чайковскую в рекламных целях, Глеб обвинял Ксению в том, что она по приказу семейства Романовых удерживает претендентку в «Кенвуде» в статусе пленницы. За этим последовали нелепые, непримиримо враждебные пресс-конференции и заявления, которые были сделаны для прессы обеими враждующими сторонами и которые не помогли никому, а меньше всего претендентке. {30} Позже Глеб настаивал на том, что однажды Ксения Георгиевна сказала ему, что великие княгини Ксения Александровна и Ольга Александровна, знающие о том, что претендентка является их племянницей, были готовы выплатить ей большую сумму денег и обеспечить ее содержание, если она согласится отозвать свой иск и таким образом откроет им дорогу, фамильному наследству – счетам, заведенным Николаем II в Европе {31}.

Ксения Георгиевна утверждала, что это ложь и нелепость. «Я никогда, никогда не говорила подобных вещей, – заявила она позднее. – Слишком уж враждебным было отношение моих тетушек, чтобы представить себе, что они могли сказать такую вещь» {32}. На самом деле мало кто верил в предложенный Боткиным вариант развития событий, но ущерб уже был причинен. Он продолжал настраивать Чайковскую против хозяйки дома, приютившей ее, и вскоре обстановка в «Кенвуде» накалилась до предела. Кому бы ни принадлежало это решение – самой ли Ксении Георгиевне, ее ли мужу Уильяму Лидсу или самой фрау Чайковской, – но в августе претендентка бежала из поместья вместе с Глебом. «Вы знаете, – позже сказала Ксения, – она просто ненормальная» {33}.

Фрау Чайковская 10 августа зарегистрировалась в отеле «Гарден Сити» на Лонг-Айленде. Чтобы избежать встреч с любопытными репортерами, Боткин записал претендентку под именем «миссис Юджин Андерсон», и вскоре оно трансформировалось в известное «Анна Андерсон». {34} Обслуживать ее был приставлен швейцар по имени Вальтер Рух, поскольку он мог объясняться с ней на немецком языке. Из этого можно сделать вывод, что ее способности бегло говорить на английском языке по-прежнему оставляли желать лучшего. В противовес тем, кто считал ее немецкий очень плохим, Рух считал, что она говорила на «очень хорошем» немецком языке, правда, при этом отметил, что ему показалось, что у нее был «иностранный акцент». {35}