Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

А что Александра Жильяр? Как полагали те, кто поддерживал фрау Чайковскую, она, как утверждал великий князь Андрей Владимирович, «конечно же узнала Анастасию во время посещения больницы» {63}. Но Андрей Владимирович не присутствовал при встречах в Берлине, и его утверждения основаны исключительно на мнениях Ратлеф-Кальман и Зале. Он никогда не обсуждал с Александрой Жильяр этот вопрос. Тем не менее люди часто принимают на веру самое худшее, поэтому распространилось мнение, что Александра Жильяр не могла заявить, что узнала в претендентке Анастасию «в силу того, что она являлась мадам Пьер Жильяр» {64}. С помощью этого аргумента удалось убедить сторонников претендентки в том, что муж Александры, Пьер Жильяр, вынудил супругу молчать об этом и скрывать свое подлинное к этому отношение. Полагали, что Жильяр никогда не позволит ей выразить свое мнение по данному вопросу. Но это было неправдой.

Поскольку бывшая няня, а ныне жена Пьера Жильяра, женщина, о которой Пьер Жильяр говорил, что «она думает сердцем, а не головой», конечно же, не могла не предложить свою точку зрения при обсуждении вопроса о происхождении фрау Чайковской {65}. Те встречи в Берлине, которые и в самом деле воскрешали призрак трагического прошлого, были наполнены тревогой и эмоциональным напряжением, и это признавал муж Александры. Но слова, сказанные ею самой при прощании и записанные Ратлеф-Кальман, предполагют не признание, а скорее жалость, о которой позднее писал ее муж. Александра упоминала не об «Анастасии», а о «девушке из больницы». Через три месяца после той встречи в Берлине мадам Жильяр откровенно написала Ратлеф-Кальман: «Хотя ни в ее чертах, ни в манере поведения я не нашла ничего, что напоминало бы мне об Анастасии Николаевне, я готова помочь вам в вашем расследовании… Письмо о больной девушке трогательно, оно не могло оставить меня безразличной, но я не увидела в ней Анастасию» {66}. Одно это выглядит достаточно убедительно. Произошло и еще одно событие: в январе 1927 года Александра Жильяр поставила свою подпись под официальным заявлением, запрещающим претендентке называться Анастасией. Александра признавала, что имеет место «общая для обеих деформация стопы», а также «отдаленное сходство скорее с великой княжной Татьяной Николаевной, а не Анастасией Николаевной», но «любое подобие» младшей из дочерей Николая II «исчезало при более пристальном осмотре». По мнению Александры Жильяр, фрау Чайковская не была Анастасией {67}.

Если показания не подтверждают навязываемый всем миф, согласно которому супруги Жильяр признали во фрау Чайковской Анастасию, они выглядят еще менее убедительно в отношении Ольги Александровны. Она могла быть, как писал Жильяр, «глубоко тронута словами, неожиданно произнесенными фрау Чайковской, она могла также заблуждаться, давая оценку некоторым сторонам этого дела», ведь в конце концов в 1916 году, когда она в последний раз в течение часа встречалась с Анастасией, это была низкорослая и склонная к полноте шестнадцатилетняя девочка, а в Берлине пред ней предстала изможденная молодая женщина двадцати с небольшим лет. Но большая часть приписываемых ей свидетельств в пользу претендентки, превративших судебный иск в исторический миф, в лучшем случае вызывает сомнение. Взять, например, беседу в клинике Моммсена, в ходе которой, как это отмечено в заявлении Ратлеф-Кальман, Ольга говорила о том, как «наша маленькая и Шура счастливы, снова встретившись друг с другом». Нет сомнения, что это служило доказательством уверенности Ольги в том, что фрау Чайковская – это Анастасия. И все же, если все это действительно имело место, то почему Ратлеф-Кальман не включила такие важные и столь много объясняющие сведения в свою книгу, написанную о деле Чайковской? Это еще одно противоречие между заявлениями Ратлеф-Кальман в частной беседа и тем, что она опубликовала в своей книге, еще одна подтасовка фактов. Возможно, она просто устранила из своей книги описание беседы потому что, перед тем как опубликовать, Ратлеф-Кальман попросила Ольгу Александровну прочитать рукопись. Согласно тому, что говорил Зале, великая княгиня прочла только те отрывки, в которых упоминалось ее поездка, и она согласилась, что эти отрывки «описаны верно» {68}. Но в сочетании с другими расхождениями в записях, опровержениями, которые последовали от Зале, а также от Жильяра, с теми противоречиями, которые содержатся в ее собственных записях, – все это создает Ратлеф-Кальман репутацию лица, не заслуживающего доверия в данном деле.