Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Слухи о том, что Анастасия чудесным образом уцелела во время ужасной бойни, устроенной в Екатеринбурге, пронеслись над миром, уже израненным десятилетием трагедий, которыми был отмечен уходящий порядок вещей: гибель «Титаника», ужасы Первой мировой войны, падение династий, большевистская революция и угроза коммунизма. Но как бы то ни было невероятно, данные слухи взывали к оптимизму, естественному для человека, к надежде, что пули большевиков каким-то чудесным образом не смогли убить всех членов царской семьи. То, что данное обстоятельство в течение десятилетий владело вниманием всего мира, несомненно, было в чем-то обязано практически бесконечному в своих масштабах пространству сословных прав и преимуществ, которое до 1917 года было миром Романовых. В этой эпической саге, от которой захватывает дух, общество открыло для себя драму с коллизиями сказочных пропорций: сверкающее блеском потерянное царство, драматическая история любви Николая и Александры, страдающий гемофилией юный наследник престола, которому не суждено править, четыре красавицы-дочери в ниспадающих свободными складками белых платьях и изящных шляпах, которые застыли навечно в тревожащих душу фотографиях и в мелькании кадров кинохроники; крестьянин Распутин, который сыграл роль злого гения, шумная и буйная революция, кровавое и зверское массовое убийство и бывшая царствующая семья, разбросанная войной и пытающаяся приспособиться к незнакомому им миру. Та фантасмагория, которая родилась после заявления Андерсон, объединила в себе романтизм увядающей эпохи короля Эдуарда VII с мученичеством современной эпохи, а также греческую трагедию и обычную сказку, вознося область существования беспристрастного факта до уровня, где он становится легендой.

До революции Анастасия была просто княжной, жизнь которой протекала за надежными стенами дворцов; предположительная смерть Анастасии в 1918 году облекла ее в покровы мученика, жертвы, погибшей от рук большевистского режима. Однако та Анастасия, которой удалось выжить, представляла собой и фактически, и фигурально некую точку опоры для монархистских надежд и настроений, и в особенности того множества не расставшихся с надеждой эмигрантов, которые после революции бежали из России.

Заявление Андерсон было услышано аудиторией, состоявшей из людей, изломанных переворотом и лишениями, потерей семей, потерей положения в обществе, потерей богатств и потерей своей страны, то есть тех самых составляющих, которые нашли столь яркое отражение в ее рассказе. И те, кто поверил Андерсон, и те, кто отказал ей в доверии, сделали это по многим причинам, но каждого из них не могли не затронуть драматические события в России. Те, кто поддержал ее, пришли к своему убеждению, исполненные надежды, и смотрели на нее глазами, полными ностальгических слез; большинство противной стороны отрицало саму вероятность того, что эта больная и психически неуравновешенная женщина может быть княжной Анастасией, и отказывало ей в доверии, исходя из предположения, что для кого бы то ни было просто невозможно уцелеть под огнем расстрельной команды большевиков. В полемике вокруг дела Андерсон нашли отражение споры среди уцелевших Романовых, королевских семей Европы, эмигрантов и во всем мире в целом, и целью их было отыскать смысл в этой труднопостижимой трагедии, найти в хаосе войны и революции хоть какой-то проблеск надежды, хоть какой-то намек на милосердие, хоть какое-то доказательство того, что доброта по-прежнему встает над горизонтом нового дня.