Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Эти противоречия дали повод сторонникам Андерсон заклеймить Жильяра как лжеца, поскольку он указывал, что во дворце в Царском Селе не было помещений с малахитовыми подоконниками, что офицеры, с которыми он связывался, опровергали ошибочные утверждения претендентки, касающиеся полка великой княжны Анастасии, и то, что самоварами в Александровском дворце не пользовались. Кстати, последнее утверждение было принято без возражений. Ведь он не сказал неправды ни по одному из этих вопросов, и уж если кто-либо и солгал, так это Ратлеф-Кальман, которая столь избирательно преподносила сведения или же прямо правила ошибки, содержавшиеся в рассказах претендентки. Но поскольку люди сочли, что Ратлеф-Кальман является надежным источником информации, поскольку в «войне книг» победа осталась за ее сочинением, а книга «Фальшивая Анастасия» забылась, едва выйдя из печати, общество так и не узнало, что же в действительности сказал Жильяр.

Этот «конфликт книг» стал отражением еще более важного вопроса: что из того, что Андерсон называла своими воспоминаниями, настолько убедительными и личными, что их, по мнению ее сторонников, уже было достаточно, чтобы доказать ее право на имя и титул, в действительности являлось воспоминаниями ? Глеб Боткин, например, говорил, что «нет ни одного недостоверного или очевидно ошибочного заявления», сделанного претенденткой, «тогда как все ее высказывания, которые были подвергнуты проверке, неизменно оказывались верными до мельчайших подробностей» {23}.

«В конечном счете было бессмысленно спорить о деталях воспоминаний предполагаемой Анастасии, – писал Петер Курт, биограф Андерсон, – в спорах по поводу подробностей были изведены горы бумаги» {24}. Все это верно, если учесть странности в воспоминаниях детства и то обстоятельство, что многое из сказанного Андерсон было потом истолковано другими. Но в основе своей это дело строилось на второстепенных деталях, и некоторые воспоминания и признания Андерсон были заведомо ложными, а в деле, основанном на второстепенных деталях, такие тонкости и мелочи имеют большое значение. Это может показаться неправдоподобным, но публика так никогда и не узнала о многих ошибках, допущенных Андерсон и другими лицами, свидетельствующими по ее делу, поскольку эти неточности и ошибки были похоронены в многочисленных блокнотах Ратлеф-Кальман – им не придали значения или намеренно скрыли; есть целый ряд документов, которые так никогда и не были опубликованы.

«Я записывала все ее высказывания, – так писала Ратлеф-Кальман о претендентке, – в надежде, что составленные таким образом материалы пробудят у тех, кто имеет к ней непосредственное отношение, интерес к судьбе этой никому неизвестной женщины и заставят признать в ней свою родственницу» {25}. Сторонники Андерсон хватались за любой обнаруженный и казавшийся им достойным доверия факт, за любой намек на какие-то глубоко личные сведения и в то же время спешили замять любые ошибки, подобно тому, как Глеб Боткин пытался оправдать «синие» мундиры полка – он обвинил во всем Ратлеф-Кальман, упрекнув ее в неточности, допущенной при записи слов Андерсон. Но уж слишком часто встречались подобные ситуации и слишком много странных заявлений было сделано другим лицам, чтобы навязывать подобные двойные стандарты и возлагать вину на кого-то еще, кроме самой Андерсон.

Помимо подоконников из малахита в Царском Селе и слов о личном полке Анастасии имелись, конечно, и другие ошибки, которые были записаны Ратлеф-Кальман, но затем удалены из окончательного варианта ее рукописи. Андерсон заявляла, что, когда была ребенком, она «несколько раз» ездила в Англию; на самом деле Анастасия приезжала в Англию только один раз в 1909 году {26}. Андерсон говорила Ратлеф-Кальман: «В Царском Селе мы жили наверху, у двух моих старших сестер была общая спальня. Моя комната находилась рядом с комнатой Марии, но двери между нашими комнатами не было, была только портьера» {27}. Но Анастасия всегда делила спальню со своей сестрой Марией, и не только в Александровском дворце, но также и в любой иной императорской резиденции. Жильяр указал Ратлеф-Кальман на эту ошибку, и после этого она изъяла данное воспоминание из своей готовой к печати книги {28}. Однажды инспектор Грюнберг в присутствии претендентки сыграл на рояле русский национальный гимн. Грюнбергу было очень интересно знать, какой будет ее реакция на эту мелодию. Претендентка не продемонстрировала никаких признаков того, что эта музыка ей знакома. Озадаченный этим обстоятельством, Грюнберг в конце концов перестал играть и спросил претендентку, узнает ли она то, что он только что сыграл. «Нет, не узнаю, – ответила последняя, – я не слушала вашу игру» {29}. Нет ничего удивительного в том, что Ратлеф-Кальман, которая записала в том числе и рассказ об этом случае, решила не упоминать о нем в своей книге.