– Нет, – сказал Рино. – Позволю роскошь думать вслух и не скрывать своих недостатков, к коим относится и необходимость тешить иногда ущемленное нищим детством и трудной молодостью самолюбие. Твои недостатки, выставленные тобой же на всеобщее обозрение, перестают быть недостатками.
Жаль, что придется его убить через час–другой, подумала я. Но иначе нельзя – талант, который служит тебе для тайных дел, не должен вырасти выше определенной высоты, обязан иметь свой предел. Клеон коварен, но недалек, Рино коварен и талантлив – Клеон предпочтительнее.
Да и стоит ли сердиться на человека, который не увидит сегодняшнего заката, на живого мертвеца? Можно даже из блажи снести его грубости и быть с ним поласковее – в этом, ко всему прочему, есть что–то пикантное.
– Интересно все же знать, как ты рассчитываешь уговорить Миноса? – спросила я.
– Секреты ремесла, – сказал Рино. – Твой Минос – большая умница и большая сволочь.
– Во втором я никогда не сомневалась.
– А я исхожу из первого. Знаешь ли, в том случае, когда человек, обладающий качеством большой сволочи, применяет эти качества лишь на ниве государственных дел, обычный эпитет «большая сволочь» уже никак к нему не подходит. Нужно выдумать что–то новое.
– Не испытываю желания этим заниматься, – сказала я.
– Дело твое… Точно так же эпитет «ужасная шлюха» для тебя не годится, потому что все твои мужики – лишь средство поднять тебя в своих собственных глазах. Действительно, в чем тебе еще самоутверждаться? На войну не отправиться – ты не мужчина и не амазонка. Государственной деятельностью женщины у нас не занимаются, не принято. Вот и остаются бесконечные любовники.
Пожалуй, он заслужил легкую смерть, подумала я. Обойдемся без глупых пыток – никакого удовольствия мне не доставят его страдания. Пусть уж мгновенный и милосердный удар кинжала. Он заслужил, право.
– Кстати, – сказал Рино. – Как получилось, что мы ни словом не упомянули о сумме, в которой выразится мое вознаграждение за работу?
– Подразумевалось, что оно будет достаточно велико, – сказала я, ничуть не растерявшись, села рядом с ним на ложе и ласково погладила по щеке. – Ты сомневаешься в моей благодарности за долгожданное избавление?
– О, ничуть. – Он не улыбнулся, просто обнажил зубы. – Твоя благодарность будет горячей. Кстати, сколько у тебя дочерей?
– Ты же знаешь, – сказала я, внутренне сжавшись от неожиданности.
– Ну да, две, прекрасные царевны Ариадна и Федра. Рассказать тебе сказку? В Аргилатори под присмотром одной молчаливой и нелюдимой женщины живет очаровательная девочка пяти лет. Неизвестно, кто ее отец и мать и где они, неизвестно, кем ей приходится эта женщина и откуда они приехали в город. Одно несомненно – это милая крошка ни в чем не нуждается. Описать тебе, как выглядит она, ее дом, ее угрюмая няня? Сказать, кто был ее отцом? Сама знаешь… Сиди, паршивка!
Я рванулась – плечи словно палаческими клещами сжали. Я склонилась к его руке, чтобы вцепиться в нее зубами и с наслаждением почувствовать во рту его кровь, но Рино наотмашь ударил меня, потом разжал пальцы, и я зарылась лицом в подушки, задыхаясь от ярости и страха. Рино тут же перевернул меня лицом вверх.
– Пока жив я, жива она. – Его голос проникал под череп, иглами входил под кожу. – Она жива, пока жив и здоров я. Тебе понятно? Понятно, спрашиваю?
– Да, – сказала я. По лицу ползли слезы. – А теперь убирайся, слышишь?
– Потом, у меня еще есть время. – Он с бесцеремонностью, в которой было обдуманное оскорбление, расстегнул застежку моего хитона. – Могу я немного себя потешить перед столь важной беседой в тронном зале?
И тогда я заплакала навзрыд, в голос – от унижения и бессилия. Ничего нельзя было сделать, впервые появился человек, который был сильнее меня.
Слезы текли по щекам, и я прошептала:
– С каким удовольствием я бы тебя задушила собственными руками…
– До чего банальная реплика, – сказал Рино. – Охотно верю. Это–то и делает наше свидание чрезвычайно романтичным, дорогая моя высокая царица. Перестань хныкать, стерва…
Сгурос, помощник Горгия, начальника стражи Лабиринта
– Зачем это понадобилось Горгию, я не знал, но приказ есть приказ, и я расставил тридцать человек на дворцовых лестницах, в коридорах и вокруг тронного зала.
Что–то назревало, воздух стал тяжелым и густым. Всех стражников, даже тех, кому полагался отдых, собрали в казарме, куда–то ускакал лучший и преданный гонец Горгия, караулы велено было удвоить.
А с восходом солнца меня позвал Горгий, объяснил, что я должен делать, услышав условный сигнал. Он ничего не сказал более, но все было ясно: план рассчитан на то, чтобы обезвредить отряд телохранителей Пасифаи и защищать дворец так, словно ему угрожала осада, причем наши люди должны были опираться на поддержку каких–то других войск, которых в настоящее время в Кноссе не имелось.
Можно было догадываться, что должно произойти, – я достаточно долго пробыл при дворце и на этой должности. Против кого мы должны драться, я мог сказать с уверенностью, но не совсем понимал, за кого.