Читаем Анатолий Папанов: так хочется пожить… Воспоминания об отце полностью

Отступая из этих мест, фашисты оставили здесь разруху. Под знаменитым дубом в Тригорском («У Лукоморья дуб зеленый…») они сделали блиндаж. Само Михайловское было превращено в узел обороны, парк перерыт ходами сообщения. В доме Пушкина находилась огневая позиция артиллеристов. Колокольня в Святогорском монастыре была взорвана, а могила Пушкина заминирована. Тогдашний президент Академии наук Сергей Иванович Вавилов назначил Семена Степановича Гейченко, которого он знал еще до войны, директором Пушкинского музея-заповедника. Хотя музеем-заповедником тогда это было назвать трудно – здесь оставалась пустыня. И в 1945 году Семен Степанович принял это тяжелое наследство, вместе со своими единомышленниками поднял из руин этот замечательный памятник нашей истории. Почти 50 лет своей жизни он отдал Пушкинскому заповеднику. Прошу прощения за небольшое отступление, поскольку, к сожалению, не все знают, кем был Семен Степанович Гейченко для русской культуры.

А познакомился с ним мой отец, когда тот приезжал в Москву по делам. Гейченко очень любил и хорошо знал творчество Папанова и мечтал познакомиться с ним лично. Его секретарь разыскала телефон отца, Семен Степанович позвонил ему. Потом папа пригласил Гейченко к нам в гости. Конечно, говорили об искусстве, о литературе, об истории и, безусловно, о Пушкине. Семен Степанович так интересно рассказывал, что слушать его можно было бесконечно. Папа тоже очень любил Пушкина и много стихов помнил наизусть, исполнял в концертах. Знал много из «Евгения Онегина», знал всего «Медного всадника», который даже был снят на телевидении как поэтический моноспектакль. Отец обожал, когда «Медного всадника» читал Владислав Стржельчик, замечательный артист БДТ, ныне тоже, к сожалению, покойный. Иногда, когда они встречались на концертах, отец просил его почитать эту поэму – даже не на сцене, а так, за кулисами. И всегда восторгался чтением Стржельчика, не боясь ему этого сказать.

Вообще у него была способность радоваться удачам и восхищаться успехами коллег. Рудольф Давыдович Фурманов рассказывает, что он слышал, как Папанов говорил Евгению Леонову: «Женя, ты большой артист! Ты артист лучше, чем я! Мне б так Иванова нипочем не сыграть! Как ты играешь! Мороз по коже…».

Так вот, искусство и Пушкин были двумя неиссякаемыми темами для Папанова и Гейченко, когда они встречались. А был у нас Гейченко в гостях несколько раз. В один из своих приездов застал в доме родителей мою старшую дочку Машу. Ей тогда было около шести лет. Она сразу полюбила дедушку Семена, который уделил ей много внимания и рассказывал ей сказки. На прощанье он подарил девочке свою книгу, которая называется «У Лукоморья». На ней он сделал надпись:

Машуне

Титовой

от дедушки Семена.

Расти большой поскорее,

Марфутка!!

9 апреля 1985 г.

Когда умер отец, мама получила от Гейченко телеграмму с соболезнованиями. Потом он приехал в Москву. Съездили на кладбище, поклонились, а потом, уже дома, помянули.


Виктор Петрович Астафьев

3 октября 1983 г.

Красноярск


Дорогой Анатолий Дмитриевич!


Конечно же, я не буду оригинален, если скажу, что люблю Вас давно и неизменно как артиста, больше, правда, виденного на экране, а не на сцене.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное