Анатолий Тарасов

Впрочем, Третьяк был опорой тренеров во всем. В сознательной дисциплине, в постоянном совершенствовании знаний, в умении настроить ребят на каждый матч.

Да что говорить, без таких честолюбивых, преданных хоккею, знающих цену коллективному труду спортсменов ни одному тренеру не под силу создать действительно классную команду, не под силу безболезненно проводить омоложение.

Владислав Третьяк очень помогал и мне, и позже, верю, Виктору Тихонову смело вводить в состав молодежь. Пару-тройку лет назад в составе армейцев появлялись целые группы молодых, и хотя под рукой тренера была пятерка Ларионова — выдающиеся форварды и защитники, палочкой-выручалочкой в трудные минуты становился все же Владислав Третьяк.

Не случайно и сейчас, когда Третьяк уже не выступает, по нему всё равно сверяют мастерство и игроки и тренеры…»

Третьяк рассказывал, как Тарасов однажды сразил его «наповал». После победы в одном из ключевых для ЦСКА матчей в чемпионате страны Тарасов вызвал вратаря, едва успевшего принять душ и переодеться, в тренерскую комнату.

— Молодой человек, что вы думаете о сегодняшней игре?

— Как что? Команда здорово сыграла. И я вроде не подвел. Все нормально.

— Вижу, не разобрались, что к чему. Идите и подумайте. Жду через десять минут.

Третьяк пытался догадаться, на что намекает мэтр, но тщетно.

— Анатолий Владимирович, мы же вчистую их переиграли. Какие еще могут быть вопросы?

— А у вас, молодой человек, в матче я заметил техническую погрешность, совершенно недопустимую для вратаря ЦСКА. Так что будьте любезны явиться завтра утром в зал и повторить два упражнения для этого элемента — по 500 раз. Ясно?

— Ясно.

На следующий день, когда команда не тренировалась, Третьяк приехал в зал и проделал все названные Тарасовым упражнения. При том что никто за ним не следил.

Рассказывают, что какому-то провинившемуся игроку Тарасов «выписал» 50 кругов по площадке с отягощениями. В пустом Дворце спорта хоккеист принялся выполнять указание тренера. На следующий день Тарасов спрашивает: «Ну как?» — «Все выполнил, Анатолий Владимирович» — «Все, говоришь? А почему самовольно задание на два круга сократил?..»

Тарасов и Чернышев стали постепенно подпускать Третьяка к сборной в конце 1969 года. На известинском турнире в Москве семнадцатилетний вратарь дебютировал в игре с финнами. До 1972 года первым голкипером сборной он не был. Иногда проводил матчи полностью, иногда выходил на подмену. После 1972 года он стал «номер 1» в сборной, но Тарасов продолжал гонять его, как прежде.

…В переполненном горьковском Дворце спорта в 1972 году провожали из хоккея Виктора Коноваленко, которого Тарасов называл «человеком без нервов». Коноваленко не играл за ЦСКА, но Тарасов считал, что без него не было бы и Третьяка. Объяснение этому простое: Владик около трех лет был у Коноваленко в запасе в сборной и наблюдал за ним: видел, что тому никогда не было больно, никогда не было трудно, никогда рядом с ним не возникала паника. Коноваленко любого мог поставить на место, прибегая иногда к последнему аргументу — тяжеленной клюшке.

Третьяк знал: если Коноваленко тренируется два-три раза в день, то ему нужно тренироваться четыре-пять раз. Он и тренировался, взяв у Коноваленко всё лучшее. Никаких уроков Коноваленко Третьяку не давал. Малоразговорчивый по натуре, он секретами мастерства не делился. Но Третьяк сам у него многое подсмотрел.

Мало кто знает, но на первой их встрече в 1957 году Тарасов отнесся к Коноваленко, мягко говоря, прохладно. Дмитрий Богинов, тренировавший горьковскую команду, однажды привез на тренировку ЦСКА молодого парня, из которого, по его словам, мог получиться неплохой вратарь. Тарасов лично проводил просмотр, бросал шайбу по воротам. «Я, конечно, волновался, — вспоминал ту тренировку Коноваленко. — Был, помню, такой момент: он сильно замахнулся, а я “нырнул” — вроде как испугался. Тогда еще такие вот инстинктивные движения самосохранения я не изжил, сами собой получались эти “нырки” от шайбы. И Тарасов говорит: “Никогда из тебя вратаря не получится — шайбы боишься”. А я тогда только-только начал чувствовать какую-то уверенность. Конечно, очень расстроился и думал: “Лишь бы Богинов ему не поверил!”».

Это был один из излюбленных педагогических приемов Тарасова — из «жесткого арсенала». Зародил сомнение в парне, неверие — выплывет или не выплывет? Прием опасный, что и говорить. Может сломать неуверенного в себе молодого человека. Но хоккей — не для слабых духом, не для тех, кто после первой же неудачи опускает руки и без борьбы становится пленником обстоятельств. Тарасов признавал жесткость приема, но считал, что только так можно выяснить, насколько человек готов превозмочь невзгоды, тем более такие простые, по мнению Тарасова, как словесный щелчок по носу. Богинову же он тогда сказал: «Получится. К работе готов».

Через несколько лет, на одном из чемпионатов мира, Коноваленко напомнил Тарасову о тех смотринах. Тарасов сделал вид, будто не помнит этого эпизода: «Не могло быть такого». — «Как не могло? — удивился Коноваленко. — Было. Хорошо помню».