Анатолий Тарасов

На «яблоневый субботник» к Тарасову попал однажды и Валентин Бубукин. Тарасов позвонил ему и попросил приехать в выходной день на дачу — помочь убрать старую яблоню. Разумеется, Бубукин поехал. Потом рассказывал: «Тарасов показал фронт работ, вручил топор, пилу, рукавицы. Благополучно свалил я засохшее дерево, ветки отпилил-отрубил, чтобы ствол с тарасовского участка нести было сподручнее. Взвалил тяжеленное бревно — понес. Пока шел, сопровождавший меня хозяин дачи на ходу придумал с десяток упражнений с бревном, которые я должен был по его просьбе немедленно выполнить. Долго потом я помнил ту старую тарасовскую яблоню…»

Желая уязвить Тарасова, к тому времени уже покойного, журналист Евгений Рубин выразил сомнение в том, что Тарасов вообще читал. «Тарасов, — пишет Рубин, — при любом подходящем случае сообщал, что его настольная книга — “Моя жизнь в искусстве” Станиславского и что эта книга служит для него незаменимым пособием в тренерской работе. Любимым своим писателем он называл Чехова. Однако никогда не объяснял, какие уроки он черпает в режиссерском опыте основателя МХАТа. А по поводу Чехова приметливый Саша Альметов рассказал мне: “Я бывал в комнате на базе в Архангельском раз сто. И всегда у него на кровати лежит том Чехова. Однажды я подошел поближе и заметил, что раскрыт он на 12-й странице. Через неделю смотрю — страница та же. И через месяц, и через полгода”».

Аргументация по меньшей мере странная. Достаточно даже бегло взглянуть на тарасовский экземпляр книги Станиславского, страницы которого испещрены карандашными пометками тренера, чтобы понять, какие мысли великого режиссера задели внимание Тарасова, всегда примерявшего увиденное, услышанное и прочитанное к своей работе. Что же до Чехова… Чехов всегда был его любимым писателем. Тарасов вообще старался много читать, когда выпадало время, но Чехова читал и перечитывал постоянно. Ничего, кроме улыбки, история со ссылкой на «приметливого Альметова» вызывать не может. Практически невозможно представить, чтобы Альметов с такой регулярностью наносил визиты в комнату Тарасова на тренировочной базе. Это помещение — не проходной двор. Туда визиты не наносили — туда тренер вызывал. И вряд ли кому-то из вызванных приходило в голову высматривать, на какой странице открыта у тренера книга, и заглядывать под подушку. Лишь плохо знавший Тарасова человек (или не знавший его вовсе) мог утверждать, что он держал книгу на кровати, причем всегда. Все книги, бумаги, блокноты были у Тарасова в заданном им порядке разложены на письменном столе — и дома, и в его комнате на базе.

Галина рассказывала, что Анатолий Владимирович очень увлекался Львом Толстым, но «все-таки на первом месте у него стоял Чехов». Больше, надо полагать, веры Галине, нежели Альметову в пересказе Рубина.

Илья Бару вспоминал, что Тарасов сразу подкупил его своей эрудицией, причем речь шла об эрудиции не только спортивной. «Толя, — говорил Бару, — любит поэзию, музыку, театр, может прочитать вам на память Лермонтова или Пастернака, процитировать строчки из книг Станиславского».

Во второй половине 80-х годов Тарасова регулярно приглашали в пресс-центр МИДа, располагавшийся на Зубовском бульваре. Там функционировал «Клуб интересных встреч» для иностранных журналистов, аккредитованных в Москве. Приходили политики, писатели, театральный народ. Тарасова приглашал обычно работавший тогда в пресс-центре дипломат Лев Паузин, с которым Анатолий Владимирович не раз прежде общался в Финляндии. «Образованный, начитанный, свободно оперировавший историческими фактами, — вспоминает Паузин о выступлениях Тарасова. — Он никогда не отказывал. Приходил, прихрамывая, с палочкой. Обязательный, четкий, пунктуальный, с великолепной памятью. Североамериканские и скандинавские журналисты считали, что встречи с Тарасовым — едва ли не самые интересные. Он говорил очень точно и образно, у него все в порядке было с юмором».

Анатолий Владимирович не только умел и любил готовить — особенно когда собиралась приятная компания, но и поесть любил тоже. Ничего не мог с собой поделать. «Запустил я себя с едой», — жаловался он Виктору Гусеву, когда они вдвоем летали в Ванкувер.

Старался следить за весом, но, как и все, потом забывал об этом. Закончив тренировать, Тарасов перестал выходить на лед. Быстро погрузнел. Такая у него конституция организма, моментально среагировавшего на отсутствие хотя бы элементарной нагрузки. Тарасов даже не занимался ходьбой. Вел сидячий образ жизни: сидел везде — за письменным столом, на трибуне стадиона, за рулем. Ложился, как Николай Озеров, в специальную клинику для похудания, сбрасывал там килограммов 10-15, но потом быстро снова их возвращал.

Злился, когда ему напоминали о лишнем весе. Однажды Нина Григорьевна с большим трудом достала по знакомству обыкновенные медицинские весы и подарила их мужу на день рождения. Тарасов даже обиделся за напоминание в такой день о проблемах с весом.