Анатом

— Не удивлюсь если знакомый небезызвестного нам господина Аверьянова, — растянулся в улыбке Иштван, он уже предвидел скорый финал своего расследования.

Но его радость была прервана. Петр сухо посмотрел на начальника и сообщил:

— Друг он ему или нет, установить не удалось. Пропал наш лжеюнкер, бежал.

— Как бежал? — опешил Иштван. — А как же наружка? Не уследили?

— В том то и дело, что следили за домом со стороны улицы, а там оказывается черный ход был. Вот он через него и ускользнул.

— Дьявол! — воскликнул Иштван, и стукнул кулаком по столу. — Значит опять ничего!

Он откинулся на спинку, и задумчиво поднял взгляд.

— Наружку не снимать, — решительно заявил Иштван, — А удалось выяснить из чьих ямщик был?

— Нет. Все как сговорились, твердят одно и то же, мол смерть пришла за молодым. Толкового никто не сообщил.

Домой Иштван вернулся в дурном расположении духа. Его терзали мысли о случившемся. Три смерти — одна преследующая другую, и только на горизонте замелькает свет, как кто-то своей рукой прикрывает его, и все вновь погружается во мрак. Мысли, догадки, предположения. Иштван чувствовал, что топтался на месте, а время отведенное князем неумолимо бежало вперед.

Глава 9

За селом Верпелево, в небольшой и довольно дряхлой на вид гостинице, поздним вечером, того же дня, появились два странных гостя.

Один из них был невысокого роста, круглого, нелепого телосложения, с маленькой головой, короткими ножками и выпирающим брюшком. Его выпученные глаза и маленький рот сложенный трубочкой, делали его похожим на экзотическую рыбу, не хватало только плавников. Одет он был просто, но по мещански. В отличное драповое пальто, на распашку, костюм отличного кроя и меховую шапку. Шея его была обмотана странным на вид шарфом, руки плотно обтянуты в замшевые перчатки.

Второй был обычным на первый взгляд человеком. Деревенский мужик, из бывших солдат. В потрепанной одежде, поношенных сапогах и дырявом тулупе. Странным было в нем трепетное преклонение перед толстяком, которого он не переставая называл: Ваше сиятельство! И неустанно ему кланялся.

Швейцар, открывший им двери, долго рассматривал посетителей, думая пускать или не пускать их внутрь, пока толстяк грубо не оттолкнул зазевавшегося служаку и не рявкнул:

— На мое имя заказан нумер! Граф Марыжкин!

Услышав громкий титул, швейцар натянул дежурную улыбку и бросился к экипажу, вытягивать незначительную поклажу заезжего графа.

Мужик, в дырявом тулупе, оказавшийся камердинером графа, демонстративно фыркнул на нерасторопного и непонятливого швейцара, сплюнул в сторону и вошел следом за своим господином.

В небольшом холе, довольно потрепанным и плохо обставленном, их встретил управляющий. Коренастый, крепкий мужик, лет тридцати пяти, с густой бородкой и пустыми бездушными глазами.

— Чем могу служить? — безразлично поинтересовался он у графа.

Граф выпрямил грудь, отчего стал похож на гуся и важно сообщил:

— Граф Марыжкин. На мое имя заказан нумер.

Мужик смерил графа насмешливым взглядом, не понимая отчего этот толстяк так хорохорится. Ведь номер, в довольно посредственной гостинице, вдалеке от города, накануне заказал какой-то оборванец. Вид же, с котором граф взирал на обветшалые стены, говорил, что чувствует себя здесь этот странный субъект весьма и весьма комфортно.

Мужик хмыкнул и протянул графу ключ.

— Второй этаж, ваш светлость.

Камердинер графа, вида не менее жалкого, чем сам граф, устало поплелся за своим хозяином наверх, по крутой деревянной лестнице.

Оказавшись в номере, камердинер, Васька, как его просто называл хозяин, быстро отыскал для себя удобное место в стенном шкафу, чтобы переночевать и закинул туда свой спальный мешок.

Граф прошел через комнату, открыл окно и сделал глубокий вдох.

— Ваш сиятельство, вы бы закрыли окна, продует ведь вас. Заболеете.

Граф обернулся к камердинеру с сияющим лицом и сложив на животе руки восторженно произнес:

— Мы в Петербурге Васька, ты представляешь. Мы в Петербурге! Здесь даже воздух чище.

— Кончено, барин, — заискивающим голосом ответил на восторг хозяина мужик.

Камердинер явно не разделял желание хозяина спать всю ночь с открытым окном. Ведь его место на полу, и даже если он спрячется в небольшой гардеробной, это не спасет его от простуды.

— Окошко бы закрыли, барин.

Павел Аркадьевич обижено надул щеки и прикрыл окно.

— Совсем не закрою! — решительно заявил он. — А то задохнусь в смраде этого убогого жилища.

— Как пожелаете. — ответил камердинер.

Вещи разбирать они не стали, надеясь, что это пристанище для них всего лишь временный перевал, на пути в светскую жизнь.

Граф Марыжкин был родом из разорившихся дворян. То что не успел при жизни потратить его отец, очень успешно растратил его сын, Павел Аркадьевич. И оставшись к двадцати годам без средств к существованию, в старом родительском поместье, находящемся в Рязанской области, он спокойно доживал свой век в компании старого камердинера перешедшего ему в наследство вместе со всем скудным и убогим имуществом.