Анатом

Он поднимал якорь и вел корабль к проливам и архипелагам, где до него не ступала нога человека, и, подняв указательный палец, говорил: «Если проворно и умело тереть его пальцем, оттуда, независимо от их желания, по причине удовольствия стремительно вытекает семя», — и становился Господином и Повелителем женских приливов и отливов. Перед ним открывались и закрывались воды. Он был Господином, Покровителем и Сувереном желаний Венеры, и женщины, «независимо от их желания», становились его рабынями.

А он все шел вперед, нарекая имена в честь Святого Иоанна и Святого Иосифа. «Можно звать этот орган матка, утерус или вульва», —писал он и продолжал именовать.

Средоточием его «Америки» была, конечно же, Мона София. Чтобы пленить вероломное сердце, ему уже не нужно было рыскать по свету в поисках приворотной травы. Не нужно было взывать к богам или демонам. Не нужно было даже расточать любезности или обдумывать план совращения. У него был ключ от женских сердец — стоило лишь протянуть руку и с ловкостью и сноровкой потереть крошечный орган. Он проложил путь туда, куда до него не проникал никто. То, что с начала времен искали колдуны, ведьмы, правители, Драматурги и, наконец, все влюбленные, нашел анатом Матео Ренальдо Колон. Теперь

Земля Обетованная — Мона София — в его руках, умелых и ловких.

Однако анатом не остановился на достигнутом. Коль скоро женская душа — это царство, которое не в силах покорить все воинства мира, причина этого столь проста и очевидна, что ее, в силу той же очевидности, до сих пор никто не замечай: Amor Veneris, первоисточник женской любви, служит неоспоримым доказательством отсутствия души у женщин. И Матео Колон обосновал этот тезис в своем «De re anatomica».

Подобно путешественнику, который, углубившись в чащу, с трудом находит обратный путь, анатом окончательно заблудился в дебрях своего открытия.

Шестнадцатая глава «De re anatomica» стала эпопеей, эпической песнью. Шестнадцатого марта 1558 года, в соответствии с университетскими правилами представления работ к печати, Матео Колон вручил декану свой труд — тетрадь в сто пятьдесят листов, к которой прилагалось семь анатомических иллюстраций на медных табличках — одно из красивейших творений Возрождения, — собственноручно писанных маслом: карты нового континента, именуемого отныне Amor Veneris.

Двадцатого марта того же года Алессандро Де Леньяно ворвался в комнату Матео Колона в сопровождении университетского священника и двух стражников. Декан зачитал постановление Верховного Трибунала, удовлетворявшего просьбу Алессандро де Леньяно об образовании комиссии по изучению деятельности анатома и рассмотрению обвинений в ереси, богохульстве, колдовстве и сатанизме. Все рукописи анатома были конфискованы, включая висевшие на стене рисунки. То, что его не заключили в карцер, следует объяснить не благосклонностью властей, а их намерением не предавать процесс огласке. Матео Колону сообщили, что, согласно булле папы Павла III, возводящей комиссии докторов богословия в ранг Верховного Трибунала в вопросах веры, суд состоится в стенах Университета. Председательствовать на процессе будут сам кардинал Карафа, а также посланник кардинала Альвареса Толедского.

Часть третья ПРОЦЕСС

Дождь

I

Сидя у пюпитра, Матео Колон смотрел, как за крохотным окошком над узким изголовьем его кровати сеет дождь. Дождь падал на десять куполов базилики и на луг, сливавшийся с линией горизонта. Накрапывал мелкий дождь, едва увлажнявший поверхность предметов. Тихий затяжной дождь, назойливый, как дурные мысли или сомнение. Как новая идея. Или тайна. Казалось, этот дождь пребудет вечно. Шел милосердный, нищий, францисканский дождь. Он был почти нематериален, словно стопы святого. И, как всегда, низвергался на бедных. Он падал медленно, но упорно и только силой своего падения должен был размыть мраморные пьедесталы каменных святых, врагов просвещения. Но это произойдет не сегодня и не завтра. Через несколько дней вспыхнут черные факелы, запылает костер. А пока сеет дождь, настойчивый и тихий, словно предзнаменование или предостережение. Льется ласковый, милосердный дождь, освежающий язвы на обожженном теле. Звенящий дождь равно орошает одежду крестьян, кормящих аббата, и епитрахиль папы Павла III. Изливается на Ватикан. Теплый, задыхающийся от страсти дождь, капли которого, подобно крохотным членам, проникают за наглухо застегнутый ворот священника. Брызжет оплодотворяющий латинский дождь.

Матео Колон смотрит на новый дождь. Из размытой земли выплывают на поверхность сокровища Античности. Идет археологический дождь. Под ногами возникает античное великолепие. Дождь смывает историческую почву, исторгающую мрамор, книги и монеты. Все, лежащее на поверхности, оказывается тривиальным и грубым. Под сорной травой истоптанных улиц, под площадями жалких деревушек вода обнажает древнее великолепие Империи, которое пора извлечь из небытия. Льется дождь, и из чрева земли возникают Истина и Красота. Льется дождь, и вместо увязших в грязи кондотьеров, воцаряется дух Сципиона и Фабия.