Анатомический театр

Посему любые попытки флирта с его стороны всякий раз сурово и безапелляционно отвергались. Но Кайлен их с завидной настойчивостью продолжал, прекрасно понимая, что ей на самом деле приятно, как высоко он ценит ее прелести и красоты, особенно с учетом его способности смотреть сквозь эбед, которая даже у подпактных встречалась через раз. Просто это был флирт, не подразумевающий никакого дальнейшего развития событий. Что ж, такое и среди людей встречалось совсем нередко, Кайлен был совершенно не в обиде.

— Как вы его упустили? — решил Кайлен заговорить о неприятном, потому что вести дальнейшие светские разговоры в ожидании Дитриха был, на самом деле, совершенно не настроен. Просто следовало выказать Эйлин причитающуюся порцию внимания, к тому же его собственный эбед требовал во что бы то ни стало озарить пространство должным количеством придурковатой безалаберности. Но его и самого сейчас волновало, в первую очередь, дело.

Эйлин широко обвела рукой комнату.

— Ты видишь тут три дюжины эйров, которых я могу приставить к каждому подпактному в Кронебурге и окрестностях? Вот и я не вижу… Скорее всего, это кто-то из колдунов, живущих в глуши, вот и не уследили.

— То есть, мне все-таки предстоит пугать волков своей самоходкой, — усмехнулся Кайлен. Эйлин присутствовала при той его фразе про Фаркаша и технические новшества, так что сейчас весело фыркнула. Чувство юмора у них было одинаково сомнительное, что и не удивительно: любовь жителей холмов к сомнительным шуткам была широко отражена в легендах буквально любого имевшего с ними дело народа.

— Надо будет Шандора с тобой отправить. Нет, не ради поддержания веселья.

— А ради надзора за моей подозрительной личностью и ради того, чтобы я с собой Ионела на связанное с Пактом дело не брал.

— Будешь отпираться?

— Нет, отпираться будет Шандор, от того, чтобы на самоходке ехать. И уговаривать меня пересесть в двуколку. И кто из нас победит в этой жестокой битве, ведомо одному Господу.

— Ты сегодня подозрительно сговорчивый.

— Это все оттого, что вы с Фаркашем тоже сговорчивые: ты со мной готова поделиться сведениями, а наш бравый капитан полиции готов не открывать дело по поводу покупки Академией нелегальных трупов. Впрочем, тебе самой удобнее отправить в Сарматские горы именно меня, раз уж я готов поехать, а Шандору за такие расследования бургомистр голову открутит, с высокой вероятностью, дабы не бросал мрачную тень на светлый лик Академии, приносящей городу столько доходов. Но ведь и мне куда удобнее взять с собой Шандора, который в курсе всех подробностей дела, а не Ионела, которому нельзя рассказать и половины…

— Ты не передумал насчет подписания Пакта им и его сестрой?..

— Естественно, нет! Зачем это им?.. Пускай себе Ионел спокойно сколачивает табуретки, а Мария — выводит соседям ячмени яйцом и не лезет в опасные истории.

— И валяется с тобой на сеновале, полагая, что ты — всего лишь липовский дворянин с причудами, не более того.

— И это тоже, разумеется. Но ненадолго. Я ее выдам замуж, как только ей это станет интереснее, чем валяться со мной на сеновале. Ведьмы заводят семьи позже прочих девиц, но все-таки рано или поздно заводят. И не с богатыми покровителями из города. И она это сама прекрасно понимает, она умная девочка.

— Всякий раз умиляюсь этой твоей летней щедрости.

— А что, зимние бы ей откусили голову после спаривания, как самка богомола своему супружнику?

— Ну нет, конечно… — со звенящей серьезностью ответила Эйлин, будто такой вариант и впрямь следовало рассматривать как вероятный. Хотя, может, и следовало, в самом деле. — Дали бы подарков, сколько причитается — и отпустили с миром. Но не мужа же искать каждой девице, в самом деле!

— Она — не каждая девица, а сестра моего ближайшего помощника… Ближайшего после Мариуса.

— И это тоже звучит невероятно по-летнему, — Эйлин улыбнулась очаровательно невинной улыбкой.

— У меня просто настроение хорошее сегодня, хоть и совершенно непонятно, с чего…

От дальнейшего высокодуховного обсуждения различий в жизненных принципах зимнего и летнего двора их отвлек скрежет и шорох со стороны окна: сквозь открытую створку протиснулся Дитрих, держащий одновременно в клюве и лапах изрядное количество корреспонденции. Он был несколько крупнее обычной совы-сипухи — ровно настолько, что это не было слишком заметно издали, но довольно-таки впечатляло вблизи.

Дитрих сделал круг над столом, сбросив на него письма из лап, потом приземлился на настольную лампу, буквально выплюнул из клюва все, что было в нем зажато, и пронзительно заорал. Лиан, не будь дураком, шмыгнул под стол, а оттуда — в дальний угол приемной, чтобы успешно скрыться от гнева секретаря Надзора в стене. Дитрих встряхнулся и, захлопав крыльями, перескочил с лампы на свое кресло, по пути перекидываясь из совы в лупоглазого бледно-рыжего мужчину с крючковатым носом.

— Я хоть какие-нибудь вещи могу на своем столе спокойно оставить?! — возмутился он, с размаху плюхнувшись в кресло после обращения, и поймал пальцами собственное маленькое белое перо, кружащееся у него перед носом.