Читаем Анатомия архитектуры. Семь книг о логике, форме и смысле полностью

С еще большим презрением они отнеслись к Иерусалиму. В их глазах это был виновный город, отказавшийся от Сына Божия и пославший Его на крест. Впрочем, это было уже и не важно. Бог больше не нуждался в постоянном доме. Он был волен явиться везде, и новые праведники – апостолы – стремились донести весть об этом до самых отдаленных уголков земли.

Но обходиться без главного храма и без священного города можно было лишь до тех пор, пока христианство не стало серьезной силой. Как только властители осознали политический потенциал новой религии, им вновь потребовался Иерусалим. Правда, теперь его можно было построить в любом месте. Там, где возникала идея назвать себя очередным – Вторым или Третьим – Римом, неизбежно принимались за создание и тезки древней столицы Иудеи. С именем Рима наследовалась власть прославленных императоров; звание Нового Иерусалима давало власть духовную.

Однако вот парадокс: первый из Новых Иерусалимов появился в… Иерусалиме. Император Константин Великий, на время вернувший целостность Римской империи, нуждался в единой религии. Христианство с его верой в Единого Бога, как у евреев, но, в отличие от иудаизма, интернациональное по своей природе как нельзя лучше подходило для этой цели. Оставалось утрясти лишь некоторые разногласия среди самих последователей новой веры. Все-таки учение о Святой Троице порождало много вопросов; прежде всего о природе Иисуса: был ли он только Богом, кажущимся простым человеком, или в нем равно присутствовали и божественное, и человеческое начала? Была ли божественность Иисуса дарована ему Богом Отцом, как учил пресвитер Арий, либо он обладал ею предвечно? Весь интеллектуальный потенциал, накопленный античными философами, мобилизовали на решение подобных теологических проблем. Константину отчасти удалось справиться с разногласиями внутри конфессии, созвав в 325 г. в городе Никея Вселенский собор, выработавший обязательные понятийные формулы, в том числе Символ веры. Однако император – недавний язычник – чувствовал, что этого недостаточно, чтобы религия стала массовой и действительно народной. Вопреки настроениям первых христиан, готовых довольствоваться лишь словом Благой вести, неофитам IV века были необходимы материальные свидетельства жизни Спасителя и сотворенных Им чудес.

Слово божие способно осенить императора в Константинополе точно так же, как и в Новом Иерусалиме.

ЕвсевийЦит. по: Армстронг К. Иерусалим. Один город, три религии. М.: Альпина нон-фикшн, 2011. С. 234.

К этому времени на вершине Голгофы – на месте предполагаемого распятия Христа и Его недолгого захоронения – был построен храм Венеры, языческой богини любви. Рискуя навлечь на себя гнев ее почитателей, Константин все же разрешил снести здание и начать раскопки. Начальницей благочестивой археологической экспедиции стала мать императора – Елена. Два года работы велись впустую, но потом труды были вознаграждены с лихвой. Расчистив площадку от строительного мусора, исследователи обнаружили не только старинную каменоломню с гротом, в котором они немедленно признали место последнего земного пристанища тела Спасителя, но и лобное место с остатками креста – орудия Его казни.


Рис. 5.23. Луиджи Майер. Вид на Иерусалим и Храм Гроба Господня в 1780-х гг.[161]


Теперь у христиан был собственный Иерусалим, противостоящий греховному древнему, собственный центр поклонения – гробница Иисус а, с их точки зрения затмившая святостью Храм иудеев, и собственная Святая гора, возвышающаяся над Сионом. На протяжении веков вершина Голгофы застраивалась сложным комплексом сакральных построек, пока полностью не скрылась под сводами и куполами. Сейчас над самой гробницей находится небольшая часовня – кувуклия (греч. κουβούκλιον – «покой», «опочивальня»), в которой с завидной неотвратимостью ежегодно является чудо схождения Благодатного огня. Часовня построена внутри гораздо большего сооружения – Ротонды Храма Воскресения (Анастасис), в свою очередь являющегося частью композиции, включающей в себя и вершину Святой горы, и даже могилу первого человека – Адама, которую христианские легенды также не оставили Сиону, хотя первоначально такая версия имелась.


Рис. 5.24. Жан-Батист Нолен. Вид часовни Святого Гроба в Храме Гроба Господня. Фрагмент на полях картографического издания XVII века. Национальная библиотека Франции, Париж. Объект хранения: GED-5087(3)[162]


Перейти на страницу:

Все книги серии Исследования культуры

Культурные ценности
Культурные ценности

Культурные ценности представляют собой особый объект правового регулирования в силу своей двойственной природы: с одной стороны – это уникальные и незаменимые произведения искусства, с другой – это привлекательный объект инвестирования. Двойственная природа культурных ценностей порождает ряд теоретических и практических вопросов, рассмотренных и проанализированных в настоящей монографии: вопрос правового регулирования и нормативного закрепления культурных ценностей в системе права; проблема соотношения публичных и частных интересов участников международного оборота культурных ценностей; проблемы формирования и заключения типовых контрактов в отношении культурных ценностей; вопрос выбора оптимального способа разрешения споров в сфере международного оборота культурных ценностей.Рекомендуется практикующим юристам, студентам юридических факультетов, бизнесменам, а также частным инвесторам, интересующимся особенностями инвестирования на арт-рынке.

Василиса Олеговна Нешатаева

Юриспруденция
Коллективная чувственность
Коллективная чувственность

Эта книга посвящена антропологическому анализу феномена русского левого авангарда, представленного прежде всего произведениями конструктивистов, производственников и фактографов, сосредоточившихся в 1920-х годах вокруг журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ» и таких институтов, как ИНХУК, ВХУТЕМАС и ГАХН. Левый авангард понимается нами как саморефлектирующая социально-антропологическая практика, нимало не теряющая в своих художественных достоинствах из-за сознательного обращения своих протагонистов к решению политических и бытовых проблем народа, получившего в начале прошлого века возможность социального освобождения. Мы обращаемся с соответствующими интердисциплинарными инструментами анализа к таким разным фигурам, как Андрей Белый и Андрей Платонов, Николай Евреинов и Дзига Вертов, Густав Шпет, Борис Арватов и др. Объединяет столь различных авторов открытие в их произведениях особого слоя чувственности и альтернативной буржуазно-индивидуалистической структуры бессознательного, которые описываются нами провокативным понятием «коллективная чувственность». Коллективность означает здесь не внешнюю социальную организацию, а имманентный строй образов соответствующих художественных произведений-вещей, позволяющий им одновременно выступать полезными и целесообразными, удобными и эстетически безупречными.Книга адресована широкому кругу гуманитариев – специалистам по философии литературы и искусства, компаративистам, художникам.

Игорь Михайлович Чубаров

Культурология
Постыдное удовольствие
Постыдное удовольствие

До недавнего времени считалось, что интеллектуалы не любят, не могут или не должны любить массовую культуру. Те же, кто ее почему-то любят, считают это постыдным удовольствием. Однако последние 20 лет интеллектуалы на Западе стали осмыслять популярную культуру, обнаруживая в ней философскую глубину или же скрытую или явную пропаганду. Отмечая, что удовольствие от потребления массовой культуры и главным образом ее основной формы – кинематографа – не является постыдным, автор, совмещая киноведение с философским и социально-политическим анализом, показывает, как политическая философия может сегодня работать с массовой культурой. Где это возможно, опираясь на методологию философов – марксистов Славоя Жижека и Фредрика Джеймисона, автор политико-философски прочитывает современный американский кинематограф и некоторые мультсериалы. На конкретных примерах автор выясняет, как работают идеологии в большом голливудском кино: радикализм, консерватизм, патриотизм, либерализм и феминизм. Также в книге на примерах американского кинематографа прослеживается переход от эпохи модерна к постмодерну и отмечается, каким образом в эру постмодерна некоторые низкие жанры и феномены, не будучи массовыми в 1970-х, вдруг стали мейнстримными.Книга будет интересна молодым философам, политологам, культурологам, киноведам и всем тем, кому важно не только смотреть массовое кино, но и размышлять о нем. Текст окажется полезным главным образом для тех, кто со стыдом или без него наслаждается массовой культурой. Прочтение этой книги поможет найти интеллектуальные оправдания вашим постыдным удовольствиям.

Александр Владимирович Павлов , Александр В. Павлов

Кино / Культурология / Образование и наука
Спор о Платоне
Спор о Платоне

Интеллектуальное сообщество, сложившееся вокруг немецкого поэта Штефана Георге (1868–1933), сыграло весьма важную роль в истории идей рубежа веков и первой трети XX столетия. Воздействие «Круга Георге» простирается далеко за пределы собственно поэтики или литературы и затрагивает историю, педагогику, философию, экономику. Своебразное георгеанское толкование политики влилось в жизнестроительный проект целого поколения накануне нацистской катастрофы. Одной из ключевых моделей Круга была платоновская Академия, а сам Георге трактовался как «Платон сегодня». Платону георгеанцы посвятили целый ряд книг, статей, переводов, призванных конкурировать с университетским платоноведением. Как оно реагировало на эту странную столь неакадемическую академию? Монография М. Маяцкого, опирающаяся на опубликованные и архивные материалы, посвящена этому аспекту деятельности Круга Георге и анализу его влияния на науку о Платоне.Автор книги – М.А. Маяцкий, PhD, профессор отделения культурологии факультета философии НИУ ВШЭ.

Михаил Александрович Маяцкий

Философия

Похожие книги