Анатомия человеческой деструктивности

Встречаются и менее явные формы некрофилии. Одной из них является желание находиться рядом с трупами и другими предметами, предназначенными для тления.

Раух сообщает о девушке, которая страдала от такого влечения: когда она оказывалась вблизи мертвеца, на нее нападал своеобразный столбняк, она смотрела на него и не могла оторваться…[283]

У Штекеля сообщается о женщине, которая сама о себе говорила: «Я часто думаю о кладбище и о том, как происходит гниение тел в гробах».

Этот интерес к тлению часто проявляется в потребности ощущать запах гниения, что очень четко просматривается в следующей истории. Высокообразованный мужчина 32 лет от роду был почти совершенно слепым. Он боялся громких звуков, но ему нравилось, когда он слышал крик женщины, корчившейся от боли, а кроме того, он получал удовольствие от запаха гниющего мяса. Он мечтал о «трупе крупной грузной женщины, в котором можно покопаться». Он спрашивал свою бабушку, не хочет ли она завещать ему свое тело после смерти. Ему хотелось погрузиться в ее разлагающиеся останки.

Фон Гентиг говорит о «нюхачах», которых волнует запах всякой гнили и экскрементов, он видит в этом проявление некрофилии. И наконец, последний вид некрофилии, рассмотренный в литературе, называется некрофильским фетишизмом. Это тяга к предметам погребального ритуала: гробам, цветам, венкам, портретам и т.д.

Некрофильский характер [284]

Выражение «некрофильский» было употреблено первоначально не для обозначения черты характера, а как характеристика извращенных действий… Слово это произнес впервые испанский философ Мигель де Унамуно в 1936 г.[285] по поводу националистической речи генерала Миллана Астрая в Университете Саламанки, где Унамуно был ректором в тот момент, когда началась гражданская война в Испании.

Основной девиз генерала заключался в словах: Viva la muerte! (Да здравствует смерть!). И один из его сторонников выкрикнул этот лозунг из глубины зала. Когда генерал закончил свою речь, Унамуно поднялся и сказал следующее:

Только что я услышал бессмысленный некрофильский возглас: «Да здравствует смерть!» И я — человек, посвятивший свою жизнь формулированию парадоксов, которые нередко вызывали гнев непонимания, — я могу сказать вам как специалист, что этот иноземный парадокс мне претит. Генерал Миллан Астрай — калека, инвалид. Я говорю это без всякого оценочного подтекста. Он получил увечье на войне. Сервантес тоже был калекой. К сожалению, сейчас в Испании много инвалидов, а скоро будет еще больше, если только Бог не придет нам на помощь. Мне больно думать, что генерал Миллан Астрай будет диктовать нам свою волю и навязывать всем психологию толпы. Калека, лишенный духовного величия Сервантеса, обычно ищет утешения в том, чтобы увечить и калечить все вокруг себя.

Миллан Астрай не выдержал и воскликнул: «Долой интеллигенцию! Да здравствует смерть!» И фалангисты разразились восторженными аплодисментами. Но Унамуно продолжал:

Мы находимся в храме. Это храм разума — и я его верховный жрец. А вы осквернили эту священную обитель. Вы одержите победу, ибо на вашей стороне слишком много грубой силы и жестокости. Но вы никого не обратите в свою веру. Ибо, чтобы обратить человека, его необходимо убедить. А чтобы убедить, нужно иметь то, чего у вас нет: разум и право на борьбу. Я не стану призывать вас подумать об Испании, ибо считаю это бессмысленным. Больше мне нечего сказать[286].