Анатомия человеческой деструктивности

3. Настоятельная потребность вновь и вновь рассматривать одно и то же (Каннер называет это классическим признаком «инфантильного аутизма»).

4. Острое желание покоя (ребенок с синдромом аутизма демонстративно отвергает любые попытки человеческих контактов).

5. Использование языка (если эти дети вообще говорят) в манипулятивных целях, а не в качестве средства межличностных связей («ребенок, страдающий аутизмом, с помощью сигналов и жестов превращает взрослого в автомат для выполнения своих желаний, своеобразный выключатель»…).

6. Маргарет Малер называет еще одну характерную черту, представляющую для нас интерес: «У большинства детей с аутизмом очень мало эрогенных зон на поверхности тела, что объясняет, в частности, их пониженную чувствительность к боли…»[312]

Вряд ли стоит особенно уточнять, что перечисленные черты очень во многом соответствуют характеру кибернетической личности. Особенно в таких моментах, как неразличение живой и неживой материи, отсутствие привязанности (любви) к другим людям, использование языка не для общения, а для манипулирования, а также преимущественный интерес не к людям, а к машинам и механизмам. Правда, у кибернетической личности эти черты представлены в менее крайних, более смягченных формах.

Однако, невзирая на внешнее сходство детского синдрома аутизма и ряда черт взрослого кибернетического человека, только развернутые исследования могут установить, в какой мере сходное аутизму поведение взрослого является психической патологией.

Вероятно, можно говорить о проявлении в поведении кибернетической личности элементов шизофрении. Однако существует целый ряд причин, делающих эту проблему чрезвычайно сложной:

1. Определения шизофрении в разных психиатрических направлениях и школах очень сильно расходятся. Одни считают ее органически обусловленным заболеванием, а другие — нет. В многочисленных вариантах от Адольфа Майера, Салливана, Лидца и Фромм-Райхман до радикальных идей школы Лейинга шизофрения определяется не как болезнь, а как психологический процесс, начинающийся в раннем детстве. А соматические изменения Лейинг объясняет не как причину, а как следствие (результат) межличностных процессов.

2. Шизофрения — не какой-то один изолированный феномен. Это понятие охватывает целую совокупность различных нарушений, отклонений; не случайно, начиная с Э. Блейлера, стало принято употреблять это слово во множественном числе (шизофрении, шизоидные проявления, шизофренические поступки).

3. Динамическое исследование шизофрении сравнительно новая область, и нам вообще не хватает знаний и эмпирического материала о шизофрении.

Нуждается в уточнении и еще один аспект этого явления: он касается связи между шизофренией и различными психотическими процессами, особенно «эндогенными депрессиями». Даже такой прогрессивный исследователь, как Э. Блейлер, проводил жесткое разграничение между психотической депрессией и шизофренией; и конечно, нельзя отрицать, что оба процесса в целом проявляются в двух различных формах (правда, существует много путаницы в определениях, когда одним и тем же словом оказываются схвачены признаки и шизофрении, и паранойи, и депрессии). Возникает вопрос, не являются ли две душевные болезни лишь двумя разными формами одного и того же фундаментального процесса и, с другой стороны, действительно ли между двумя разными формами шизофрении больше различий, чем между известными проявлениями депрессивных и шизоидных процессов?

Если это так, то нам можно не особенно волноваться по поводу явного противоречия между гипотезой о наличии у современного человека шизофренических элементов и нашим диагнозом хронической депрессии, который поставили ему раньше при обсуждении проблемы скуки (тоски). Осмелев, мы можем даже высказать гипотезу, что ни одно из двух названий не схватывает точно суть явления и потому не стоит больше тратить силы на «навешивание ярлыков»[313].

Было бы и в самом деле странно, если бы кибернетический, одномерный (моноцеребральный) человек не напоминал бы нам хроническую шизофрению (в легкой форме). Ведь он живет в атмосфере, которая лишь в количественном отношении чуть менее опустошенная, чем в шизогенных семьях, описанных Лейингом и другими.

Я полагаю, что мы с полным правом можем говорить о «душевнобольном обществе» и специально ставить вопрос о том, что происходит с психически полноценным человеком в таком больном обществе. Если общество будет в основном производить людей, страдающих тяжелой шизофренией, то оно поставит под удар свое собственное существование. Для настоящего шизофреника характерен полный разрыв связей с окружающим миром, углубление в свой собственный мир; и главная причина, по которой такой человек считается тяжелобольным, является социальной: ведь он не выполняет свою социальную функцию, он не в состоянии сам себя обслужить и в той или иной форме нуждается в помощи других людей.