Анатомия героя

7-го я встал в 6.30, тепло оделся (тельняшка, майка, верблюжьи носки и т. д.), выпил две рюмки водки, съел пару кусков горячей свинины, кинув их на сковороду. (Все это для обогрева, обыкновенно я не ем до двух). Я наполнил 200-граммовую фляжку водкой. Пришел мой охранник Михаил Хорс, от еды отказался (ел дома), и мы поехали в штаб под обильно валящим крупным снегом. Я был в тулупе и в двух штанах. В штабе в последний момент отказал матюгальник. Два наших отличных тамплиера пролетариата- Сергей С. и Алексей стали ремонтировать матюгальник, выпотрошив его на стол. По уже сложившемуся обычаю, каждому была определена задача и розданы лозунги, знамена, штандарты. Я бродил из кабинета в зал собраний и привычно волновался. Сколько наших придет? От того, сколько их придет, зависит репутация партии. Постепенно люди собрались, и мы вышли. Я впереди, по снегу, — колонной на Фрунзенскую набережную, а оттуда через мост — к Октябрьской площади. В 8.30 мы были на Октябрьской и присоединились к своим. По пути нас подозрительно и хмуро разглядывают менты. Молодежь в неразбавленном виде вызывает у них тревогу. Наши союзники — "Трудовая Россия" и Союз офицеров — многочисленнее нас. Но их личный состав, в основном, — пожилые люди. Наши "черные мальчики" все в возрасте от 17 до 21 года.

Выносим наше партийное знамя (4x2 метра) к цоколю памятника Ленину. Ободряю ребят, строю их через матюгальник. Говорю постоянно. В этом отличие наших демонстраций. Это всегда энергия, шум, беспрерывное скандирование остроумных лозунгов. Здесь мы лишь пробуем горло. По дороге разойдемся совсем. Снег все валит. Меня зовут к грузовичку "Трудовой России". Через микрофон приветствую народ. "Удалось в 1917, удастся и нам!" — кричу.

Наконец трогаемся. Так как мы дисциплинированны, то вперед валит патриотический симпатизирующий люд: старики и старухи идут, как придется. Мы идем компактным ощетинившимся каре, ребята и девушки, всего около трех сотен нацболов, но зато какие идут и как идут! "Ленин, Сталин, Че Гевара!" — орем мы. "Чубайса на нары!" "Танки вместо видиков!" "Дзержинский вместо Чубайса!" "ВЧК!" Лозунги рождаются сами с подачи ребят. Я только их озвучиваю в матюгальник, ребята подхватывают. Один из предпочитаемых лозунгов — "Хороший буржуй — мертвый буржуй!", "Капитализм — дерьмо!" — тоже в ходу. Я почти все время иду задним ходом, дирижируя ребят. Ноги в верблюжьих носках в порядке и сухие. Тулуп все тяжелее — впитал столько уже мокрого снега. (Высохнет он у меня только на третьи сутки и окажется весь в белых пятнах травления — такой ядовитый над Москвой снег). Хорс предлагает пробежать корейским шагом (так же, тяжело опуская ногу, бегали и черные сторонники Манделы, и японские левые). Мы бежим, высоко подымая ноги и грозно топая, в убыстренном ритме выкрикивая: "Ленин, Сталин, Че Гевара!", "Ленин, Сталин, Че Гевара!" Наш тяжелый топ вызывает шок у милиции и огромный интерес телевидений. Нас снимают безостановочно. Триста юных лиц, ой как замечены. Членов партии интервьюируют на ходу.

Обрастая по пути молодежью, наконец входим на Васильевский спуск. Столпотворение! По сценарию грузовичок "Трудовой России" стоит под церковью Василия Блаженного, но Анпилов и Терехов доказывают ментам, что на небольшой и обледенелый, на него не залезешь. Перестраиваемся в общем смятении к Кремлевской стене спинами. Взбираемся по ступеням на кремлевский откос. Митинг ведет депутат Мосдумы Сергеева. Мне дают слово третьему. И справа и слева от меня наши запоминающиеся, характерные красно-бело-черные флаги. Снизу, давя друг друга, нас снимают иностранные телекомпании. Особенно стараются немцы, в их стране НБП известна, и известна отрицательно. Отговорив свое, спускаюсь в массы. Идем возлагать венок к Мавзолею. Терехов просится пропустить его первым. Долго ждем, дружелюбно беседуя с ментами. У них и у нас собачья жизнь. Они мокнут и дрожат на ледяном ветру за деньги, мы — последовательно работаем на революцию. Пускают на площадь только 30 человек. Я иду впереди с Ольгой К., девушка-нацбол хорошо смотрится: высокая, с энергичным лицом. Несем корзину красных гвоздик.

Красная площадь представляет из себя странное и мрачное зрелище. Вся она забита запаркованными грузовиками и автобусами (возле них кое-где прыгают замерзшие менты и омоновцы). Снег превратился в проливной дождь. Нас ведут, сопровождая, менты. Мент в капюшоне даже берет меня под руку: оказывается, бывший сосед, экс-начальник 107-го отделения над нами, сейчас работает в РУОПе. На площади только ментовская телекамера и, по-видимому, их же один фотограф. Т. е. польза от возложения будет нулевая: СМИ нужны нам как посредники между нами и обществом, а СМИ отсутствуют. Однако мрачная Красная площадь все же величественна. Мы с Ольгой, ведомые майором милиции, входим к Мавзолею. Я опускаюсь на одно колено, расправляем ленту. "Тебе удалось, Ильич, удастся и нам!" — шепчу я. Ребята стоят сзади молчаливой колонной. Момент символический, даже глаза щиплет. Борис Гусев привел своего сына 9-летнего, тот запомнит.